Укротитель. Остановить апокалипсис любой ценой. Екатерина Сереброва

ку своим маленьким слушателям. Он представлял их горящие глаза, широкие улыбки и предвкушал общение, скорую встречу – ничто так не заряжало и не вдохновляло Павла, как реакции деток. У него была широкая сфера интересов, много привязанностей и любимых дел, но две вещи всегда выделялись: музыка и дети. Без них он не представлял своей жизни.

      Пришлось отвлечься от радужных ноток, наполняющих его душу, поскольку Паша достиг цели: он нажал на кнопку звонка квартиры на третьем этаже. Открывать не торопились.

      Он долго настраивался на эту встречу. Взвешивал все «за» и «против». Откровенно трусил. И корил себя за слабость. Саша отговаривала Павла, что убедило его в необходимости сделать это. Следовало поступить по-мужски. В конце концов, ответственность за сделанный выбор поборола в Паше другие чувства, и он пришел.

      Зашаркали с той стороны, заскрипели полы. Кто-то смачно прокашлялся. Дверь приоткрылась, образуя щелочку, достаточную, чтобы первым делом уловить сильный запах перегара, во вторую очередь – разглядеть и хозяина квартиры. Помятое, небритое лицо с сонными глазами. Он тщетно пытался сфокусировать взгляд и пошевелить языком. Паша уже не боялся. Он глубоко вздохнул и выдохнул.

      – Это я, брат.

      В глазах напротив промелькнуло осмысленное удивление. Железная дверь распахнулась настежь, едва не придавив Пашу к соседней. Он, отскочив, впорхнул внутрь и закрыл ее за собой, лишая и себя возможности бегства, и брата – к тому, чтобы передумать и сразу прогнать незваного гостя.

      Хозяин куда-то скрылся, а вместо него из комнаты напротив внезапно вышла барышня. Точнее, девица. С размазанным по лицу макияжем, в порванных колготах, юбке набекрень и кофточке с отсутствующими пуговицами она произвела на Павла неизгладимое впечатление жуткого отвращения. Не то, чтобы сильно удивила. Братец абсолютно не был монахом. Но Паша потому и не бывал здесь, что культурный шок всякий раз наступал и нарастал, привыкнуть к такому образу жизни было невозможно.

      Девица, между тем, помимо сумочки держала в руках какую-то позолоченную подставку или шкатулку. Что уж лежало внутри, страшно было представить, и Паша благоразумно опустил глаза, когда она, спотыкаясь на шпильках, проковыляла мимо него на выход. Ольчановский, хотел, было, сбросить туфли, но передумал и торопливо прошел на кухню, где, кажется, находился горе-братец.

      Погремев бутылками, пытаясь собрать их в кучу, что не получалось, учитывая их несчетное количество, Ольчановский-старший устроился на табурете у окна. Он сложил руки у груди, принимая независимый вид. Павел остановился в проеме, с ужасом окидывая творящийся бардак. Он не узнавал квартиру, в которой вырос. Хуже того, не узнавал и брата. Заметно похудевший, грязный и неприязненный. Миша был голым по пояс. Некий узор-татуировка, напоминающий не то извивающихся лент, не то змей, на всю правую руку, и старый шрам на боку – полученный из-за него, Паши. Тонкая полоска напоминала Павлу, что когда-то Миша о нем заботился и защищал, как в том случае с хулиганами. Удрученный и подавленный брат совсем не походил на себя прежнего. Миша закинул ногу на ногу, и один резиновый тапок соскользнул. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Было грустно и смешно смотреть, как он пытается делать вид, будто все нормально.

      – У тебя готовы бумаги? – сухо спросил Паша. Ему становилось дурно и тошно оставаться в этом месте еще хоть немного.

      – Я еще не подписал, – буркнул Миша.

      – Месяц прошел…

      – Ты у меня жену увел, между прочим! – прикрикнул Миша, и на том пыл его погас. Он закашлялся.

      – Миш, вы с Сашей обо всем договорились… И с тобой мы не раз говорили. Что опять не так-то? Ты сам отказался от нее.

      – А ты и рад был подхватить, – съязвил брат.

      – Прекрати, – замотал головой Павел. – Подпиши бумаги, и я оставлю тебя в покое.

      – Подпишу, – кивнул Миша. – И вышлю тебе почтой. Не задерживаю, – указал он рукой на выход.

      Павел вздохнул. Все уговоры были бесполезны и обычно заканчивались аналогично. Что именно раздражало Михаила, что ввело его в такое состояние – понять было сложно. Он бросил Александру с ребенком. Паша не сразу отважился предложить ей свою помощь, но он был искренен в своем стремлении поддержать хорошую девушку, не отказать в крове. Постепенно они решились и семью создать. Было, наверное, бесчестно поступать так с братом, однако Павел приложил все усилия, чтобы примириться, донести свою точку зрения. Но они с Михаилом долгое время находились в сложных отношениях, так и эта ситуация ничего не разрядила, в сущности не изменила.

      С момента беспрепятственного, по обоюдному решению расставания Миши с женой Сашей (всего после четырех месяцев в браке) минуло полгода, она подала на развод месяц назад, и вот Паша хотел урегулировать все миром. Но Михаил упорно не ставил свои подписи на необходимых бумагах. Вечерами он названивал Саше, донимая ее бессвязной болтовней и жалобами. Причем все они походили одна на другую, так как Миша не помнил, что говорил в прошлый раз. Дурная привычка грозила довести его до психиатрической клиники, в лучшем случае. Никогда