Подсудимые песни. Анатолий Бергер

сь «пасквилями», обвинения звучали страшно. Я обвинялся в «призывах к свержению Советской власти, в злобных выпадах в адрес советского народа»… Это было бессовестной ложью – суд и следствие расписывались, тем самым, в откровенном сталинизме»…

      Итак, с 69 по 73 год – мордовские лагеря; с 73 по 75 – Красноярский край, Кура-гинский район, работа грузчиком.

      Раскулачили страну – хоть в кулак свисти,

      И на ком искать вину, Господи, прости!

      Ленинградский суд высоко оценил стихи Бергера – 6 лет! Теперь черёд неравнодушному читателю – оценить их прозорливость и обязательность. Не называемый тогда предмет «стихотворных пасквилей» стал предметом кипучей общественной ревности и серьёзного исторического изучения…

      Стихи Бергера разнообразны и по «состоянию минуты», и по тематике. Нет болезненного сосредоточения души на обиде – чувства поэта на воле. Об этом говорят многочисленные пейзажи, видения прошлых веков, лирические моменты. Постоянна – молитва о России, стране тиранов и мучеников, стране векового «гордого терпения» и мужественного противления временщикам. 6 лет неволи – утрат и сожалений не перечесть. Но благо тому, кто собственным страданием причастился Страданию Родины.

      Самоцензура – самоубиенье. Дрожит перо, боится вдохновенье,

      Строка юлит, душа хрипит в петле – Одним поэтом меньше на земле.

      Это написано на пятом году неволи (заметно по фактуре, не правда ли?) и говорит о выборе пути. Выбрана – свобода, о чём и свидетельствуют стихи.

      Владимир Леонович.

      Март 1989.

      И, может, Родина нам ближе бедами,

      Которых век не занимать ей – стать

      Россия

      В полевых да охотничьих

      Ты названиях-прозвищах,

      То по-птичьи бормочущих,

      То по волчьему воющих,

      То пахнёт в них пожарищем,

      То военную смутою,

      То народным мытарищем,

      Властью деспота лютою,

      То печалью церковною,

      Когда медленный звон плывёт,

      То долиною ровною —

      Посреди неё дуб цветёт.

      1987 г.

      Монолог летописца

      За Русь – родную мати,

      За кровь, разор, тугу

      Отмсти, отмсти, Евпатий,

      Проклятому врагу.

      Пришли невесть откуда,

      Темны, раскосы – страх,

      И русскому-то люду

      Не снились в чёрных снах.

      Казнят младых и старых

      И гонят, знай, в полон,

      И гибнет Русь в пожарах,

      Повсюду плачь и стон!

      За что напасть такая?

      И вот пошла молва —

      Жива ли Русь святая?

      То, может, татарва

      И нынче Русью правит,

      Карает слепо, лжёт

      И злое иго славит,

      Поклонствуя, народ.

      Забыл он Божье слово,

      От храма чур да чур,

      Чтит идола дурного

      Раскосый тот прищур.

      И где же Русь, ты, мати,

      Чей свет я берегу?

      Так мсти же, мсти, Евпатий,

      Проклятому врагу!

      1968 г.

      Протопопу Аввакуму

      Заветное рождая слово,

      О красноречьи не брегу,

      Величье языка родного,

      Как душу живу, берегу.

      И голос твой святой и ярый

      И звяканье цепей твоих,

      Сухарь с водой, гнилые нары —

      Судьбой врываются в мой стих.

      Уж не с того ль, помилуй Боже,

      Век древний тот как бы вчера,

      Темно в глазах, мороз по коже

      От жара твоего костра…

      1971 г.

      «Кнут солёный, жаровня, дыба …»

      Кнут солёный, жаровня, дыба,

      Да скрежещет перо дьяка,

      И за то, знать, Руси спасибо,

      Что стоит на этом века.

      Что её – волчий взгляд Малюты,

      Беспощадная длань Петра,

      И гражданские злые смуты,

      И недавних казней пора.

      Что сынов её – пуля-слава,

      Вышка лагерная – судьба,

      И приветствовала расправы

      Раболепная голытьба.

      Но сынам ли считать ушибы,

      Им ли слёзы лить на Руси?

      Ох, спасибо же ей, спасибо,

      Спаси