Дневник Натальи. Ирина Муравьева

сказала я. – Как называется?

      – Это называется, – замялся Платонов, – «Дорога на Страшный суд».

      – Так это – мертвые? – спросила я. – Дорога-то после смерти?

      – В общем, да, – сказал он. – Я, собственно, это имел в виду.

      И тут я разрыдалась и закашлялась.

      – Коля, – сказала я. – Миленький! Я с ума схожу.

      Платонов испугался. Первым движением его было прижать меня к груди, но он остановился на полдороге.

      – Ната, – спросил он осторожно, – что с тобой?

      – Да что! – Слова расцарапали мне горло. – Что со мной? Никого нет – раз, старость пришла – два, смерть не за горами – три! Мало?

      Он хотел что-то сказать, но не решился.

      – Если ты мне посоветуешь верить в Бога, или надеяться на лучшее, или еще что-то в этом роде, – я повысила голос, словно Платонов был виноват в моих несчастьях, – если ты мне что-то подобное скажешь, я сейчас же уйду!

      – Но в Бога действительно нужно верить, – прошептал Платонов. – Иначе что же?

      – Ах, я не знаю! – закричала я. – Только ты мне не устраивай сцену из романа «Братья Карамазовы»!

      – Когда писались «Братья Карамазовы», – сказал он, – овец не клонировали и младенцев не выводили в пробирках. Времена были невинными…

      – Каких овец? – простонала я.

      – Ну, как? – задумчиво сказал он. – Тех, которые тоже будут на Страшном суде. Вместе с экспериментаторами. Ната! Ты что, не видишь, какое подходит Время? (Пишу слово «Время» c большой буквы, именно так он произнес!)

      – Время – чего? – спросила я.

      – Я думаю, конца света, – ответил Платонов. – А как же иначе понять эти приметы?

      – Коля! – вздохнула я. – Что ты, ей-Богу! Поговори со мной просто!

      – Но, Наточка! – испугался он и затряс бородой. – Куда уж проще! Вот ты говоришь «моя жизнь» или «его жизнь», а ведь отдельно от общей жизни ничего нет! А скажи мне: что произошло с общей жизнью в нашем веке и почему я лично думаю, что скоро конец?

      – Что произошло? – спросила я.

      – В нашем веке впервые появилась цена. – Он ярко покраснел и запнулся. – Цена на человека.

      – Не поняла, – удивилась я. – А во времена крепостничества?

      Платонов замахал руками:

      – Да при чем здесь деньги! Это другая цена! В нашем веке впервые пришло в голову использовать человека как материал, понимаешь? Использовать его телесно, извлекать пользу из его кожи, волос, костей! Вот я о чем! Ведь что делали немцы в лагерях? Ты скажешь: массовые убийства, камеры, холокост! Да, да, да! Но ужас в другом! Массовые убийства были и до немецких лагерей! Но посмотреть на человеческую кожу, как на кожу крокодила, из которой можно сделать сумку, – вот этого не было! Вот куда пробрался дьявол!

      Платонова колотила дрожь.

      – Ната, – простонал он и схватился обеими руками за голову. – Ната! Он подбирался к нам долго-долго, то с одного боку, то с другого, но никогда, ни в одной цивилизации ему не удавалось того, что нынче!

      Я