Счастливо, Ивушкин!. Ирина Токмакова

улся. Разбудило противное слово «диссертация», которое шипело за дощатой перегородкой и извивалось там, как змея.

      – Ну конечно, сразу же после защиты диссертации, – говорил папин голос.

      – Как только защитишь диссертацию? – спрашивал мамин.

      – Как только диссертацию утвердят и присвоят звание, – объяснял папин.

      – Филипп будет жить в угловой, там балкон и солнце, – продолжал мамин голос.

      Филипп – это он и есть, Ивушкин. Его зовут Филиппом в честь дедушки. Только он привык, что он – Ивушкин. Так его звали в яслях и в детском саду. Это тогда, когда они жили в городе. Но вот уже два года, как семья агронома Ивана Филипповича Ивушкина перебралась в деревню. Два года, два прекраснейших года они прожили в этом славном доме. В нём есть большие сени и лесенка оттуда на чердак, где пахнет сухими листьями и тёплой крышей, где лежит старый угольный утюг, который умеет превращаться в пароход, где кем-то оставлены чёрные прокопчённые крынки. Внутри крынок темно и таинственно, и кажется, кто-то там на дне шебуршит, и дышит, и живёт. И ещё в этом доме есть русская печь, в которой разжигается настоящий домашний костёр. Костёр горит живым огнём, а потом превращается в красные угли. По ним бегают синие огоньки, а после они куда-то исчезают, и угли накрываются пушистым серым одеялом, и гаснут, и ложатся спать.

      Да что говорить! Главное-то всё-таки не это! Главное, что в доме – нет, не в доме, а в крытом дворе, куда ведёт из сеней маленькая скрипучая дверка, – живёт Луша!

      Вот про Лушу-то и пошёл дальше разговор, который не должен был слышать Ивушкин, но услышал, вроде как бы подслушал, хотя подслушивать некрасиво и стыдно, но если человек проснулся утром, то в чём же тут его вина?

      – Что сказал дядя Кузьма? Они возьмут Лушу на конюшню? – Это спрашивала мама.

      – Варенька, ну посуди сама, зачем им в хозяйстве такая старая лошадь?

      – Ну ты хоть погоди, Фильке не говори, он разнервничается.

      – Я и сам расстроен, да что поделаешь?

      Дело в том, что семья Ивушкиных переезжала обратно в город.

      Папа Иван Филиппович написал в деревне какую-то диссертацию. Это много-много листов бумаги, напечатанных на машинке, и какие-то листы с непонятными линиями, похожими на зубцы горного хребта, которые называются «диаграммы». И вот теперь почему-то из-за всей этой бумаги папа больше не будет работать в деревне Высоково, и они не будут больше жить в этом замечательном доме, всеми пятью окошками – на тихую речку Меру, на луг, покрытый красной смолкой, и колокольчиками, и ромашками, и дрёмой. В городе им дают трёхкомнатную квартиру, а папа будет работать в НИИ. Ивушкин пока ещё не очень понял, что это значит. Самое ужасное, что во всех этих трёхкомнатных квартирах люди почему-то не держат лошадей. И вот теперь… Теперь от него что-то скрывают, что-то плохое обязательно случится с Лушей.

      – Из хозяйства они её списали. – Это сказал папа. – Она списанная, понимаешь? – повторил он.

      От этого непонятного, чем-то смертельно угрожающего слова у Ивушкина внутри что-то заболело, как умеет болеть зуб. Ивушкин тихонько застонал.

      Шёпот за стеной прекратился. В комнату вошла мама с таким лицом, точно завтра Первое мая или Новый год.

      – Филюшка, ты не спишь?

      – Проснулся, – мрачно буркнул Ивушкин.

      Он был уже большой, осенью – в школу. Он понимал, что, если зареветь, завопить, заскандалить, всё равно ничего не получится. Он решил подождать, подумать хорошенько.

      – Филюшка, вставай, приберись немножко. Я пошла в Родово, в магазин: у меня вся соль вышла. Папа уезжает на дальнее поле, сейчас за ним «газик» придёт.

      И действительно, на дороге тут же что-то заурчало, и, переваливаясь на дорожных колдобинах, к дому подкатил колхозный «газик». Ивушкин видел в окно, как папа сел рядом с шофёром Кирюшей и укатил.

      – На столе в кухне молоко в жбанчике и коржики. Поешь, посуду сполосни и подмети, ладно, Филюшка? Сделаешь?

      – Сделаю, – ответил Ивушкин как-то уж очень неприветливо.

      Видно, мама была занята своими радостными мыслями, раз она не обратила внимания на то, что её всегда ясный и ласковый мальчик хмур и чем-то озабочен.

      Взрослые люди иногда впадают в страшное волнение по пустякам, а бывает, проходят мимо вещей важных и серьёзных.

      Как бы то ни было, мама, взяв сумку, маленький кошелёчек в виде кошачьей головы и повязав от солнца косынку в синий горошек, легко сбежала с крыльца и направилась в соседнюю деревню Родово, где был магазин.

      Ивушкин остался один. Он глядел на окно, на отставший уголок пожелтевшей марлюшки. Сейчас марлю трепал ветер в том месте, где откнопилась кнопка. Марлю прикрепили весной – от комаров. А сейчас комаров нету. Ивушкин отогнал эту ненужную мысль. Прислушался. На комоде тикал будильник. Тикал, тикал – у него никогда ни на что другое не хватало фантазии. Гнал время, гнал время, дуралей! А время, наоборот, надо бы остановить, чтоб можно было хорошенько во всём разобраться!

      Что значит