Усвятские шлемоносцы (сборник). Евгений Иванович Носов

начали разбредаться по кустам, по семейным сижам. Касьян, докосив свое, побег еще помочь Натахе разбросать валки, а когда и с этим управились, велел кликнуть обедать пацанов, которые успели улепетнуть на бугор по ягоды. Сам же пошел к мужикам, не терпелось поглядеть, у кого сколько накошено.

      Воротился он, когда Натаха уже выложила свои покосные гостинцы – бутылку молока для ребят, черепушку томленной на сале картошки, дюжину румяных пирожков, лоснившихся, отпотевших от собственного тепла.

      Касьян довольно хмыкнул, увидев пироги: когда и напечь успела! Однако, вытащив из куста и свою торбочку, объявил:

      – Давай, Натаха, собирай все это. Мужики к себе зовут.

      – А может, одни посидим?

      – Пошли, пошли. – Касьян подхватил Митюньку на руки. – Чего мы одни будем. Нехорошо сторониться.

      Под разметавшимся кустом калины в тучных набрызгах завязи, где устроил свой стан Иван Дронов, колхозный бригадир, уже собралась целая ватага. Бабы отдельной стайкой примостились по одну сторону калины, мужики – по другую, разморенно развалясь и так и этак, покуривали в прохладной траве. В стороне, невидимый на жаре и солнце, потрескивал, дрожал светлым пламенем большой бездымный костер, распаленный ребятишками. На рядне, разостланном по выкошенной палестинке, горкой высилась складчина: снесли вместе и навалили безо всякого порядка яиц, бочковых огурцов, отварной солонины, охапок лука, чеснока, картошки, сала, и все это вперемешку с пирогами всех фасонов и размеров – серыми, белыми, ржаными, кто на какие сподобился.

      – Мир вам, люди добрые, – чинно поклонилась Натаха и выложила и свою снедь на общую скатерть.

      – Давай, давай, Наталья, подсаживайся.

      – Ох ты, пир-то какой! – подал из-под куста голос косец Давыдко. – Тридцать три пирога с пирогом, да все с творогом! Ужли все одолеем?

      – А чево ж не одолеть? – откликнулись бабы. – Враз и умолотим.

      – Ой ли… – засомневался Давыдко, дочерна запеченный мужик в серебре щетины по впалым щекам. – Оно ведь о сухую траву и коса тупится…

      Мужики сразу поняли Давыдкин уклон, оживленно поддержали:

      – Да уж надо бы… тово… для осмелки.

      – Оно, конешно, смочить начатое дело не помешало бы.

      – Ох! Сразу и за свое! – дружно накинулись, зашумели бабы. – Мочильщики! Сперва управьтеся, а тади и замачивайте. Сказано: конец всему делу венец.

      Но Давыдко тут же оборол бабью присказку своим присловьем:

      – Однако и говорится: почин дороже овчин. А уж почин нынче куда с добром!

      – Да уж чево там! – закивали мужики. – В кои годы такое видано. По таким сенам оно бы от самого правления магарыч поставить.

      – За таким-то столом и чарка соколом, – вставил свое слово и дедушко Селиван, одинокий старец, тоже поохотившийся наведаться в покосы – кому в чем помочь поелико возможно, а больше пообтираться среди мужиков, вспомнить и свое былое, прошедшее. – Не перечьте, бабоньки. Дорого не пиво, а изюминка в ём. В одном селе живем, а за одним столом не каждый день сиживаем.

      – Ну раз такое дело, – подбил