Память золотой рыбки (сборник). Моник Швиттер

в его адрес и иду за стойку искать топор.

      Там отважно стоит она, ждет меня и спокойным серьезным взглядом смотрит мне в глаза, но я вижу ее беспокойство, я вижу ее страх и чувствую, что меня предали. Завитый мелированный локон, который она каждый день укладывает поверх лба и закрепляет лаком, хорошо скрывает морщинки тревоги и горести, следы беды и одиночества, но не страх в ее глазах. Я отрываю взгляд от нее, смотрю мимо, в сторону кухни и слышу ее шаги за спиной. Она стоит прямо за мной, я чувствую, как она дышит мне в затылок.

      – Я убью его, – говорю я. Делаю пару нетвердых шагов вперед, в сторону. – Я убью его.

      Она обнимает меня сзади, я наклоняю голову и сдерживаю всхлипы, вырывающиеся из горла. Она прислонилась щекой к моей спине.

      – Боже, – говорит она, – что с тобой?

      Я хватаю ртом воздух, и в тот момент, когда слезы хотят вырваться наружу, она резко бьет меня кулаком между лопаток, где только что была ее щека.

      – Возьми себя в руки.

      Моментально моя ненависть перекидывается с него на нее, мне хочется ее ударить, встряхнуть и пусть мне самой станет от этого больно. Я слышу, как она выходит из кухни, слышу стук ее каблуков по деревянному полу, я слышу шипение потревоженной кофеварки, уже погрузившейся в сон, слышу, как она урчит и ревет, слышу дребезжание чашки на металле поддона, пока из краника льется кофе, и слышу, наконец, как кофеварка, выпустив последнюю струю воздуха, вновь успокаивается. Я слышу позвякивание ложки, слышу скрежет донышка бутылки по стеклу барной стойки, слышу, как горлышко постукивает по рюмке и как булькает граппа, наливаясь в рюмку. С порывистой решительностью я выхожу из кухни и иду к стойке, беру маленький поднос у нее из рук, вижу ее улыбку – ту самую, которой она научила меня, подавляю в себе ненависть, которая поднимается изнутри словно отрыжка, ненависть, вызванную этой улыбкой, отворачиваюсь и несу поднос к его столику.

      – Ваше здоровье, – говорю я, а думаю «умри!», ставя поднос на столешницу из искусственного мрамора. И улыбаюсь той улыбкой, которой она меня научила.

      И вот стою я в ее обуви, с ее улыбкой на губах. И вот стоит она и заставляет меня улыбаться:

      – Тебя сегодня снова встретят?

      Я наклоняю голову и пожимаю левым плечом. Это может означать или «да», или «нет», или «не скажу», или «не знаю». Она не переспрашивает. И говорит:

      – А он симпатичный.

      Он. Мое сердце дрогнуло, как и плечо. Он. Еще один? Может быть, этот? А может быть, тот. Или этот? А он симпатичный, сказала она. Может быть, все-таки он? Я смотрю в зеркало, улыбаюсь себе ее улыбкой и вижу его, в одном ряду с его предшественниками и преемниками. А он симпатичный. Мужчина в ряду других, и от него уже веет запахом следующего. А он симпатичный, мужчина, напоминающий мне о будущем. О будущем, со следующими, другими, такими же мужчинами. И со мной. Вечная игра, все новые мужские имена, все новые мужские лица, все новые мужские запахи, короче говоря, надежда, ощущение, будто что-то происходит, что-то начинает меняться. Это внутреннее чутье знает обо всем, знает, что случится, знае