Детство Лёвы. Борис Минаев

а у нас и сахара нет!

      И вот тут что-то случилось.

      – Не пойду, – упрямо сказал я и сел на табуретку, даже не успев толком ничего подумать.

      Опять видеть тетю у кассы не хотелось.

      – Что ты маячишь перед глазами, – скажет она раздраженно. – Сразу все надо покупать, я вам тут не нанималась на счетах щелкать…

      Я так ясно услышал тетины слова, что почти сразу повторил их вслух:

      – Я вам… не нанимался бегать туда-сюда, – сказал я глухо и отвернулся к стене.

      – Что-что? – слабо спросила мама. И крикнула в кухню: – Отец! Иди посмотри, что он вытворяет!

      Она знала, что я боюсь, когда папа сердится. Это было с ее стороны маленькое, но предательство.

      – Все равно не пойду! – закричал я и бросил авоську с хлебом на пыльную калошницу.

      Мама начала медленно наливаться пунцовой краской. Она дернула меня за руку, втолкнула в ванную и крикнула:

      – Давай умойся, остынь, а потом будем разговаривать!

      И опять кто-то ошпарил меня внутри кипятком, и я захлопнул дверь, шумно закрыл щеколду и громко сказал:

      – Все равно никуда не пойду! Пейте чай без сахара!

      Тяжело дыша, мама ушла на кухню. Я осмотрелся, сел на край ванны и включил холодную воду.

      Равнодушно блестел белый кафель. Мерно и спокойно текла вода. Я вдруг почувствовал какую-то странную радость.

      Ванна показалась просторным и замечательным убежищем. Вот именно – убежищем. Заперев за собой дверь, я впервые и всерьез убежал от родителей. Это был очень серьезный поступок. И я начал его обдумывать.

      Мне было не лень хоть десять раз сбегать в булочную. Пожалуйста, если надо.

      Глухое и непонятное упрямство проснулось во мне. Оно звонко трубило в свою боевую трубу: победа! победа!

      Надоело быть послушным, маленьким, бессловесным, хватит меня тыркать, хватит мне велеть и приказывать!

      Вот какой грандиозный смысл был в том, что я вдруг заперся в ванне. Этот смысл даже немножко испугал меня. Я выключил воду и прислушался. Наверное, испугались и родители – они о чем-то тихо шептались на кухне, иногда звякая ложками.