Битва за Рим. Феликс Дан

врагами.

      Старик умолк и понурил голову. Никто не смел возражать ему. Наступило молчание. Бурный порыв ветра растрепал седую бороду Гильдебранда и едва не сорвал плащ с его могучих плеч. Он гневно сверкнул глазами и обвел взглядом присутствующих. Все молчали, очевидно, соглашаясь с высказанным им мнением. И эта молчаливая группа людей, затерянная в полуразрушенном храме, освещаемом ежеминутно вспыхивающей зеленоватой молнией, казалась жалкой и бессильной посреди разгневанной стихии.

      Витихис первый победил невольный страх, вызванный речами старого опытного воина. Высоко подняв свою мужественную голову, он заговорил с той спокойной твердостью, в которой ясно слышится непоколебимая воля.

      – Как ни велика опасность, грозящая нам, но она все же не смертельна. И если ты созвал нас, то уж, конечно, не для того, чтобы мы предавались отчаянию, а для того, чтобы так или иначе победить, или хотя бы уменьшить эту опасность… Итак, говори, отец Гильдебранд… Объясни нам, чем можем мы помочь родному народу?

      Тяжело опустилась рука старого оруженосца на плечо говорившего, но глаза его радостно сверкнули, а в голосе звучала непривычная нежность.

      – Спасибо тебе, Витихис, ты достойный сын моего старого друга Вальтари. Ты первый сказал смелое слово, первый понял, что спасение всегда возможно… Надо только найти, в чем оно… Для того-то я и созвал вас, лучших сыновей родного народа, чтобы вдали от латинских шпионов и римских соглядатаев посоветоваться о том, что делать, что предпринять для спасения империи Теодорика Великого… Скажите свое мнение, дети мои, а затем я скажу вам, что надумала моя старая голова.

      Все молча склонили головы в знак согласия, за исключением печального молодого красавца в траурных доспехах, не произнесшего до сих пор ни одного слова.

      Гильдебранд пытливо взглянул на него.

      – Отчего ты молчишь, Тейя?.. Или ты не согласен с нами?

      Тейя поднял свою прекрасную бледную голову, но его мрачное лицо осталось неподвижно, как лицо человека, покончившего с жизнью, а следовательно, и со страхом, и волнениями.

      – Я молчал потому, что не согласен с вами, друзья мои, – медленно, но решительно произнес он.

      Присутствующие удивленно переглянулись. Гильдебранд нахмурил свои густые, седые брови.

      – Что же ты думаешь, сын мой? – спросил он сурово. – Скажи нам свое мнение.

      – Я думаю, что Тотилла и Хильдебад не понимают смертельной опасности, угрожающей нам, готам. Я вижу, что ты и Витихис понимаете ее, но все еще надеетесь на спасение, на победу… Я же давно уже ни на что не надеюсь.

      – Ты слишком мрачно смотришь на вещи, Тейя. Кто же отчаивается до начала борьбы? – спокойно произнес Витихис.

      – Что же нам остается, по-твоему, погибать бесславно, не вынимая меча из ножен? – с негодованием вскрикнул Тотилла.

      – Не бесславно, друг и брат мой… Славы у нас будет довольно для того, чтобы отдаленнейшие времена и