Каменная могила. Александр Тавровский

Бабка, как акула, ловила каждый наш шорох.

      – Шо ви там так скрипите! – вопила она, не успев лечь. – Ви делаете мне зло!

      А среди ночи вдруг взвывала, как сирена:

      – Ребёнок час кричит! Он – мокрый! Дайте же ему грудь!

      Мне всегда казалось, что Берта Михайловна в молодости была палестинской террористкой. А уж потом стала еврейкой. Когда Надька родилась, Бетя назло нам поклялась лично отвести её в первый класс. А когда та пошла в школу – дожить до её совершеннолетия… Напрасно я убеждал Бетю, что в этом нет никакой необходимости. В конце концов, ей надоела и Надька, и она заявила, что переживёт нас всех: и меня, и внучку, и правнучку, а если захочет, то и внучку правнучки.

      – А кто же тогда будет вас хоронить? – в ужасе спросил я.

      Но в ту ночь Бетя уснула быстро. Несмотря на свой патриарший возраст, спала она тише покойника, без предсмертного храпа и хрипа. Давным-давно цыганка за трёшку нагадала ей долгую жизнь аж до девяноста лет. Теперь Бетя жалела, что пожмотилась и не дала гадалке пятёрку. Но и так ещё целых два года она могла спать абсолютно спокойно.

      Где-то к часу ночи кто-то постучал в дверь. Просыпаться жутко не хотелось, но на первом этаже сколько окон, столько и дверей. Как-то летом, задолго до свадьбы моя будущая супруга сидела у раскрытого окна и вязала шарфик. Вдруг какой-то неопределённого вида мужичок легко запрыгнул на подоконник, соскочил на пол, отдал пионерский салют жене, погладил по голове Бетю и бочком-молчком через комнату и прихожую вышел на лестничную площадку. Хорошо ещё, что никто не пошевелился.

      В дверь уже били не только кулаками, но кажется, всем, чем только можно. Дверь была до потолка, тяжеленная, сталинская. Но «чэтэзовские», сделанные под «английские», замки могли запросто выскочить наружу.

      – А чёрт! Быстро звони в милицию. Может, приедут…

      Я взял давно припасённый витой металлический прут от старой решётки и подошёл к двери. В такие минуты я всегда чувствовал одно и то же: от ледяного жгучего вихря в пустом желудке до тупого безразличия ко всему на свете.

      «Дождались!» – тупо констатировал я про себя. «В Израиле хоть умерли бы по-человечески!»

      Я треснул кулаком в собственную дверь, потом ещё и ещё раз. Скоро я понял, что стучу уже один.

      – Телефон не работает! – прошептала ты. – Господи! Что будет!

      – Иди к детям. Если что, прыгайте в окно. Хорошо, что решёток нет…

      Наконец, я догадался спросить:

      – Кто?

      За дверью выматерились, затопали ногами и гнусно заорали:

      – Открой!

      Сколько там было погромщиков, я не знал. «Глазок» мы поставили гораздо позже, во время ремонта.

      – Открывайте сами! – безжалостно сказал я. – Я вам не швейцар!

      – Ты, мля, счас станешь трупом! Открой! Мы только посмотрим!

      – Музеи открываются с десяти. Если вы, суки, не уйдёте, я вызову ОМОН! Гадом буду, вызову!

      – Ментами пугаешь, шестёрка! Открой!

      И стали с разбегу бить в дверь