Наследник. Михаил Ахманов

феррашам по карманам рассовал, а толку – ноль!

      Они замолчали. «ЗИМ», бывший правительственный автомобиль, мощно таранил пространство, с грозным ревом рассекая не по-весеннему жаркий воздух. Основательная тачка, подумал Каргин, приглядываясь к потолку и дверцам. Потолок – рукой не дотянешься, дверцы – из базуки не пробьешь! Танк, а не машина!

      Слева и справа простиралась степь, покрытая свежими сочными травами, а в ней, параллельно шоссе, тянулась с одной стороны линия электропередачи, а с другой – нитка нефтепровода. Поблескивали провода и гирлянды изоляторов на высоких решетчатых мачтах, круглились бока труб на бетонных опорах, и через каждые три-четыре километра вдруг выныривал из травы передвижной пост, причем не полицейский, а воинский – упакованные в камуфляж солдаты в джипе, с автоматами и пулеметами. Нельзя сказать, чтобы такое зрелище было непривычным для Каргина, скорее неожиданным в этих степных просторах. Бывал он когда-то в Туране, в то еще время бывал, когда назывались эти края по-другому и были сугубо мирными – ни басмачей тебе в горах и степях, ни контрабанды, ни опия с героином, а только сплошные фрукты, бараны да хлопок. Правда, жила их семья не здесь, не в столичном городе, а порядком восточнее и южнее, в Кушке, где на афганской границе служил отец. Но с той поры миновала целая эпоха, лет, должно быть, двадцать пять, и положение в Туране изменилось. Теперь он был страной независимой и вывозил вместо баранов и хлопка наркотики, а этот деликатный бизнес, как и независимость, приходилось охранять.

      Местность стала повышаться, аэропортовское шоссе влилось в другую магистраль, гораздо более оживленную, на склонах холмов замелькали уже зазеленевшие виноградники, потом появились грушевые сады, знаменитые некогда на весь покойный СССР и давшие ныне новое имя городу: Ата-Армут – Отец Груш. Тут и там среди садов и виноградников торчали глинобитные постройки, и, приглядевшись, можно было различить фигурки людей, голых по пояс или в потертых халатах – кто у деревьев с кетменем копается, кто воду тащит из арыка, кто, погоняя пару ишаков, спешит к дороге с ранней овощью. Если забыть о шоссе, нефтепроводе и электричестве, Туран за минувшие тысячи лет не слишком изменился, что, возможно, было к лучшему. Древняя сила этой страны определялась людьми, на редкость трудолюбивыми и честными, и пока их нрав был прежним, Туран оставался Тураном, особой землей, отличной от Европы, России, Китая и Америки.

      Как случается в окрестностях крупного города, дорога была изрядно забита: легковушки, грузовики, ветхие автобусы, фургоны, трейлеры, а по обочинам – ишаки и даже верблюд, взиравший на окружающую суматоху с презрительной надменностью. Палило солнце, пыль клубилась столбом, запахи бензина, навоза и свежей травы плыли в воздухе, машины сигналили, погонщики, ишаки и водители вопили, но стоило им заслышшать басистый клаксон «ЗИМа», покорно освобождали скоростную полосу. От черного огромного автомобиля шарахались даже трейлеры – видимо, народ здесь был приучен к дисциплине и понимал, что спорить с иноземным