Ярче солнца. Бет Рэвис

окном, это оно, черное небо. Бело-серебряная россыпь звезд. Золотисто-оранжевая рыбка у его лодыжки. Харли.

      Бросившись через комнату к холсту, я случайно задеваю бедром линейку на краю стола, и она дергается, сметая с него все бумаги. Падаю на колени и стараюсь собрать как можно больше. Перед глазами мелькают эскизы – девушка плавает, девушка летит в воздухе, пустой пруд с мертвой рыбой, – но, хоть мне и хочется посмотреть, не торопясь, поразглядывать рисунки, я чувствую, что нельзя этого делать, нельзя их даже трогать.

      – Ты что тут забыла? – раздается вдруг шипение со стороны двери, подтверждая мои страхи. В животе дергает от чувства вины.

      Поднимаю взгляд. На пороге, освещенная лампами из коридора стоит Виктрия. Она делает шаг в комнату, и ее окутывает одеялом теней.

      – А? – По сердитому нетерпению в ее голосе я понимаю, что то, что случилось в библиотеке, ничего не изменило. Ей важно только то, что я нарушила неприкосновенность комнаты ее друга.

      Она так сильно стискивает кожаный переплет небольшой книжицы в руках, что костяшки белеют. Не могу я ее понять: она ненавидит меня за то, что я рассказала ей о небе, игнорирует, что я спасла ее от Лютора, злится, просто потому что я зашла в комнату Харли.

      – Тебе здесь не место, – выплевывает она.

      – Я знаю… я…

      Виктрия проходит через комнату и вырывает рисунки у меня из рук, хватая их так резко, что мнет тонкую бумагу, и несколько листков рвется.

      – Это не твое!

      Я сощуриваюсь.

      – Это мое. – Прижимаю к себе картину. Она и правда моя.

      – Забирай. – Она начинает осторожно подбирать рассыпанные листы, и едва ли у нее получилось бы яснее показать, что мне пора выметаться.

      Шагаю к выходу, унося с собой холст. У двери снова оборачиваюсь, но Виктрия не обращает на меня внимания. Она сложила рисунки обратно на стол и теперь разглаживает один из них. Из-за ее плеча я вижу – это тоже эскиз. Вроде бы Старший, но выглядит взрослым, и на угольных губах его играет усмешка, которую я ни разу у настоящего Старшего не замечала. Странно, обычно рисунки Харли похожи на оригинал как две капли воды.

      Подхожу ближе, но Виктрия не реагирует. Никогда не видела у нее на лице такой тоски. Да и вообще ни у кого не видела – вот только у самого Харли, когда он рассказывал мне о Кейли.

      – Виктрия? – зову я.

      Подскочив на месте, она дергает рукой, и рисунок Старшего скользит на дальнюю сторону стола.

      – Ты взяла, что хотела, уходи!

      Смотрю ей в лицо. На секунду глаза ее снова обращаются на стол и угольный портрет, выдавая глубоко спрятанную любовь.

      Не сказав больше ни слова, я ухожу.

      И, только вернувшись к себе в комнату и окунув кисть в густую белую краску, осознаю, что на портрете был вовсе не Старший. Морщинки в уголках глаз, изогнутые в усмешке губы – это мог быть только Орион.

      15. Старший

      Стоит отойти от Регистратеки, как меня вызывает Док.

      – Где ты? – спрашивает он.

      – У