Маленький принц (сборник). Антуан де Сент-Экзюпери

предчувствовать беду. Ведь авария почтового – это всего лишь длящееся ожидание, и разговор то вспыхнет, то замрет. Время все растягивается и растягивается, его уже никак не заполнить незначительными движениями, обрывочными словами…

      И внезапно кто-нибудь ударяет кулаком по столу:

      – Черт возьми, уже десять! – И все вскакивают: товарищ попал к маврам.

      Радист говорит с Лас-Пальмас. Дизель громко пыхтит. Генератор гудит, как турбина. Радист не сводит глаз с амперметра, отмечающего каждый удар ключа.

      Я стою и жду. Радист наискось протягивает мне левую руку, продолжая работать правой. Потом кричит мне:

      – Что?

      Я вообще-то ничего не говорил. Через полминуты он снова кричит, не разобрать, я отвечаю:

      – А, да?

      Вокруг все блистает: сквозь приоткрытые ставни полосой ложатся солнечные лучи, шатуны дизеля, отсверкивая влажными молниями, взбивают их как масло.

      Наконец радист всем телом поворачивается ко мне, снимает шлем. Мотор чихает и останавливается. Я слышу последние слова – среди внезапной тишины радист выкрикивает их, словно до меня метров сто:

      – …плевать хотели!

      – Кто?

      – Да эти.

      – Ясно. А связаться с Агадиром?

      – Не время, вряд ли там кто на связи.

      – Попробуйте, что делать.

      Я царапаю в блокноте:

      Почтовый не прибыл. Точка. Состоялся ли вылет. Точка. Подтвердите время.

      – Отправьте им.

      – Вызываю.

      Грохот с новой силой.

      – Ну и?

      – …дать.

      Это я отвлекся, задумался. Он, верно, сказал, что надо подождать. А кто ведет почтовый? Уж не ты ли, Жак Бернис, затерялся нынче во времени и пространстве?

      Радист выключает силовую группу, переключается на прием, снова надевает шлем. Постукивает карандашом по столу, зевая, смотрит на часы.

      – Похоже, авария?

      – Хотел бы я знать!

      – Ну да. Ага!.. Нет, пусто. Не услышал нас Агадир.

      – Еще раз?

      – Еще раз.

      И он снова запускает мотор.

      Агадир по-прежнему молчит. А мы ждем, пока он прорежется. Стоит ему выйти с кем-нибудь на связь – и мы тут же вклинимся.

      Сажусь. От нечего делать беру наушники – и попадаю в вольеру, полную птичьего гвалта.

      То длинные, то короткие трели так и частят – я плохо разбираю этот язык, но сколько же оказалось голосов в этом небе, которое я считал безмолвной пустыней!

      Говорят три станции. Смолкнет одна – тут же подхватывает другая.

      – А вот и Бордо, радиомаяк.

      Высокая скороговорка вдалеке. Другой голос, ниже, неспешней.

      – А это?

      – Дакар.

      Вот явно расстроенный голос. Смолкает, вступает снова, опять смолкает – снова…

      – Барселона вызывает Лондон, а Лондон не отзывается.

      И уж совсем вдали под сурдинку что-то рассказывает Сент-Ассиз!

      Вот так свидание у них тут в Сахаре! Собралась вся Европа, и столицы любезничают