Защитница. Тринадцатое дело. Иосиф Гольман

не то, чтоб совсем не клевали.

      Некоторые «клевки» даже оставили неизгладимые следы в ее душе.

      Виктор Тамузов, например, был красавец.

      Да и она красоточка.

      Несколько замечательных вечеров, ночная Москва, пьянящие поцелуи в темном подъезде.

      А вот про аборт вспоминать не хочется.

      Наверное, надо было оставлять.

      Впрочем, история сослагательного наклонения не знает.

      Потом был Иннокентий Дмитриевич. На шестнадцать лет старше нее.

      Тонкий интеллектуал. Поэт-деградант, как он сам себя, смеясь, называл.

      Знакомые тоже смеялись – Иннокентий и Неонила.

      Полный нестандарт.

      Однако нестандарты, как правило, нежизнеспособны. Потому-то их и гораздо меньше, чем стандартов.

      Он все боялся потерять свободу творчества.

      Да и она, честно говоря, опасалась, что теперь, связавшись с поэтом-деградантом, ей придется свою жалкую зарплату делить на двоих. Ощущения мужского плеча от общения с Иннокентием Дмитриевичем как-то не возникало.

      Тем не менее, Нила хорошо помнит, как однажды утром вдруг поняла, что ей наплевать на ощущения и на деленную пополам зарплату.

      Он ей мил. Он тоже хочет ребенка. С голоду не пропадут.

      Она даже решила сделать ему предложение.

      А он взял и умер.

      Ее поразило, что она испытала тогда первым ощущением даже не горе, а обиду.

      Взял и умер.

      После этого решила больше не искушать судьбу.

      В принципе жизнь ей нравилась, эмоций хватало. Друзья тоже оставались, правда, все более замотанные работой, детками, дачами и кредитами.

      Но все равно это были друзья.

      Еще вот на детках она часто останавливалась глазами.

      Почему-то казалось, что мальчика она бы воспитала так, как никто другой. Может, потому что ее девичья доля сложилась не очень?

      Она бы одела его в матроску, и с годика читала бы ему умные хорошие книги. И он бы сам тоже вырос хорошим и умным.

      Но – подходили настоящие родители и забирали «выбранного» ею в сыновья малыша. А ей оставалась текущая жизнь.

      Без мужа.

      Без детей.

      Без планов на будущее.

      Зато, конечно, с книгами и спектаклями. Вот тут ее робкая душа летала безо всяких житейских пут.

      Так что, если усилием воли выбросить из головы мысли про малыша в матроске, жизнь вовсе не была плоха.

      Нила еще раз глянула в зеркало, слегка зажмурила глаза и толкнула тяжелую входную дверь.

      Мало зажмурила.

      Холодная мокрая гнусь облепила лицо, перехватив дыхание. Как говорят англичане, с неба сыпались кошки и собаки.

      Но Нила отступать не привыкла.

      Спустилась с бетонных ступенек и пошла по размеченному терренкуру. Два километра четыреста метров. И ни шагом меньше. Она должна так устать, чтобы даже котлеты из местной столовки сумели вызвать аппетит.

      И она