Ледяная тюрьма. Дин Кунц

подчеркивал, что коротает уединенные ночи в спальном мешке, лелея и ублажая свое жестоко разбитое сердце. Он никогда не заговаривал о прошлом, не выказывал неподобающего интереса к Рите и вообще не позволял себе ничего такого, что можно было бы счесть не совсем джентльменскими манерами. Но все равно, на полярном форпосте обитать приходилось в такой тесноте, в такой близости друг от друга, что та тщательность, с которой он выставлял напоказ свою уязвленную гордыню, действовала не менее разрушительно, чем громогласные оскорбления.

      Выл ветер, со всех сторон валил снег, везде, куда ни погляди, был лед, как это и полагалось тут с незапамятных времен – понемногу ее сердце переходило на обычный для себя темп. И дрожь утихла. И ужас пропал.

      Она опять победила.

      Войдя наконец в иглу, Рита увидела Франца: он складывал приборы и инструменты в картонный ящик. Верхние сапоги, верхнюю куртку и перчатки он снял. Франц не осмеливался работать до седьмого пота и, занимаясь чем-то, делал свое дело с прохладцей: после напряжения может воспоследовать озноб, а мерзнуть, пусть даже в термокостюме, ему не хотелось. Не говоря уже о потерях драгоценного тепла вне помещения. Франц поднял глаза на вошедшую Риту, кивнул и опять занялся упаковкой инструмента.

      В нем чувствовались особая притягательность, некий магнетизм, и Рите теперь было понятно, почему ее потянуло к нему тогда, когда она была моложе. Красивые белокурые волосы, глубоко посаженные темные глаза. Он был невысокого роста, чуть выше ее, но в свои сорок пять лет Франц оставался стройным и гибким, как юноша.

      – Ветер поднялся, уже почти одиннадцать метров в секунду, – проговорила Рита, откидывая капюшон и стаскивая защитные очки. – А температура опустилась до минус двадцати трех по Цельсию. И продолжает падать.

      – А когда дует ветер, непременно становится холоднее. Что ж, когда надо будет сворачивать лагерь, будет, пожалуй, минус тридцать, а то и похолоднее. – Произнося это, он не подымал глаз. Словно с собой разговаривал.

      – Да с этим-то у нас все получится, как надо.

      – При нулевой видимости?

      – Так скверно будет еще не скоро.

      – Ты не знаешь еще, что такое эта полярная погода, а я знаю. Выгляни-ка еще раз наружу, Рита. Этот фронт бури набирает силу куда быстрее, чем предсказывали прогнозы. Мы и оглянуться не успеем, как все кругом нас станет бело.

      – Знаешь, Франц, если честно, то твоя мрачная тевтонская натура…

      И тут снизу раздался мощный громоподобный гул, и по полярной шапке пошла судорога. К глухому рокоту присоединились высокие, едва слышные, взвизгивающие писки – это терлись друг о друга десятки смежных ледяных плит и слоев.

      Рита оступилась было, но удержалась на ногах, покачнувшись так, как будто поезд уже пошел, но она успела вскочить на подножку.

      Рокот очень скоро стал стихать, а потом и вовсе сошел на нет.

      Вернулась благословенная тишина.

      Франц, наконец, встретился с нею глазами. И, откашлявшись,