Космическая одиссея Инессы Журавлевой. Юлия Цыпленкова

хорошо-о-о. А где-то ревет озверелый гордар. Вот бы в глаза его бесстыжие взглянуть. Как можно жрать такую прелесть? Умиленно вздохнула, глядя на Масю и Васю. Мася начала похрапывать – по ходу, это Вася… Хотя у меня тетка храпит так, что дядька с берушами спит и плачет. Не, натурально. Спит, а из глаз слезы так и катятся, так и катятся. Жалость такая берет. Но тетку любит. Она же, когда не спит, милейший человек. Хозяйственная, добрая, красивая опять же… Тогда чему я удивляюсь?

      В этот момент тележка выкатилась на полянку, где ревел тот самый гордар. Я голову подняла, чтобы разглядеть его получше, да так и застыла с открытой варежкой. На меня смотрела помесь тираннозавра с хомяком.

      – Мать моя женщина, – протянула я, и он нас заметил.

      Точнее заметил Масю и Васю. Я только сейчас поняла, что Мася больше не храпит, Вася не сопит, зато оба трясутся как осиновый лист и я вместе с ними. Потому что эта морда гордаровская над тележкой низко-низко склонилась, язык высунула и телегу лизнула.

      – Ма, – пискнула я.

      Гордар склонил голову набок, с явным гастрономическим интересом изучая мою тушку. Вдруг он задрал голову, и из его пасти вырвалось:

      – Кийа-а, – да тоненько так, будто не он только что луженую глотку драл, каратист хренов. – Кийа-а.

      – Пошел вон, хомяк-переросток, – просипела я, голос вдруг куда-то пропал и не обещал вернуться.

      Не внял. Опустил голову, разинул пасть и снова заревел. Я думала, сейчас стекло разлетится. Мама…

      – Инна, тихо. – Я вдруг оказалась прижата к Роме и поняла, что визжу во всю силу своих обновленных легких. – Он ридаров просит, – успокаивал он меня.

      – Шиш ему на постном масле, а не пирожков с мясом, – воинственно потрясла я трясущимися Масей и Васей. – О-ой…

      И мы все втроем спрятались на гостеприимной Роминой груди. За спиной что-то заворчал Ардэн. Я высунула нос, чтобы не пропустить какую-нибудь гадость и вовремя ответить, чтобы потом не было мучительно больно за упущенную возможность. Знаете, как это бывает? Тебе нахамили, ты растерялся, а потом такой шикарный ответ в голову пришел, а все, поезд уже на станции в Ромашково, аля-улю, пишите письма.

      Дима действительно говорил гадости, только смотрел он на Рому. Говорил тихо, на том самом языке, который «моя твоя не понимает», даже глаза светлеть начали. Я ненароком испугалась, вдруг сглазит, черт языкастый, и все – крот не крот, а так… червь дождевой. Даже сплюнула три раза и Рому перекрестила, от греха подальше. Ардэн тут же на меня посмотрел, взгляд его потеплел, и он добро так сказал:

      – Инночка, все будет хорошо, только ты ридаров отдай, он сам отстанет.

      – Щаз-з, – взвилась я. – Вот так и отдала с разбега. Мася и Вася едут на «Гордость»!

      – Нет… – Он вдруг осекся. – Только клетку им купить надо, жрут же, что не приколочено.

      О, моя фразочка…

      – Без тебя разберемся, – тут же отозвался Рома и опять спрятал меня на груди.

      Тележка снова покатилась. Должно быть, время кормления прошло, и она запрограммированно двинулась