Кошки-мышки. Наталья Нестерова

слава не ошибается, – сказал Назар.

      Горько, оказывается, бывает не только на языке, но и за грудиной, где отсутствуют вкусовые рецепторы. Именно там я чувствовала ядовитое бульканье. Впрочем, ведь говорят: горько на сердце. Да чего мне горько-то? Какое мне дело, сколько у Назара было любовниц? Он мне не муж, не сват, не брат, не объект для улучшения нравственности. Пусть у него будут эскадроны баб, дивизии воздыхательниц, полки любовниц. Мне-то что?.. Ничего. Всех его бывших – к расстрелу!

      – Л-е-дд-ок! – перекатывая мое имя на языке как сладкий леденец, произнес Назар.

      И при этом смотрел на меня с обожанием такой мощи, которую не способен выдать прожженный бабник. Хоть вы меня четвертуйте – не способен! В противном случае придется признать, что он умственно отсталый.

      У моей мамы есть подруга, которая в пятьдесят лет родила дебила. Ванька – тихий, добрый и славный. Но любит только бабочек. Когда их видит летом, трясется от счастья. А зимой целыми днями трогательно гладит стекло рамочек, под которыми пришпиленные бабочки. Мы Ваньке дарим исключительно бабочек за стеклом.

      – Спасибо! – надтреснутым голосом проговорил Назар.

      – За что?

      – За твою реакцию.

      Если вам не удалось держать эмоции в узде, нужно объяснить их посторонними причинами – элементарное правило бизнес-общения.

      – Ты смотришь на меня столь трепетно, что напомнил знакомого дебила.

      – Не надо, Ледок, – отмахнулся Назар. – Мы оба знаем приемчики нейро-лингвистического программирования. Они не работают с по-настоящему дорогими людьми.

      Не кстати или, напротив, очень кстати, подошел официант и поинтересовался: не нравятся горячие блюда, ведь не едите? Мы посмотрели удивленно. О каких блюдах идет речь?

      Официанта мы попросили нас не беспокоить и подходить, когда дадим знак.

      – Ледок, я расскажу тебе то, в чем не признавался никому в жизни. Сие не есть страшные тайны, но выворачиваться наружу не в моих правилах.

      Назар замолчал. Я не торопила. Через несколько секунд он продолжил:

      – Считается, что период гиперсексуальности начинается в юности. У меня он с пеленок. Я влюблялся еще до детского сада. Родные посмеивались надо мной, и я научился прятать свои чувства. Девочки, девушки, женщины меня завораживали. В них было волшебство, сказка, они дарили ощущения, от которых вибрировала каждая клетка моего тела. Я рос смышленым и быстро понял, что главное в амурных делах – не бегать за девчонкой, а подстроить так, чтобы она сама тебя добивалась. В средней школе я был известным ловеласом, очередь из девочек, желающих получить меня, выстраивалась. Что-то вроде переходящего приза на конкурсе красоты. Хоть месяц-другой, но посидеть на королевском троне.

      – Мальчишки тебя не били?

      – Нет, – помотал головой Назар, – завидовали. Сам кому угодно мог накостылять. В свободное от тисканья в подъездах время занимался спортом, борьбой. Лилю я встретил, когда мне было семнадцать лет. Ей – тридцать. Она была женой моего дядюшки, с которым общались мало, потому как