Ашх-Вагэп. Родион Генуе

казалось, вибрируя, расходился по всему моему телу, касаясь каждой клеточки как снаружи, так и внутри, заполняя их до предела влажностью и неизбежностью встречи лицом к лицу с беспощадной стихией.

      От одной только мысли, что мне придётся твёрдо идти по мысу наперекор взрывающимся волнам, где-то в желудке или левее под ним сжималась какая-то маленькая мышца, стягивающая весь торс невымещаемым ноющим спазмом. В какой-то части мозга я понимал, что добраться до входа в маяк мне попросту необходимо, поэтому и избежать этой ужасной встречи с океаном у меня не выйдет, что делало моё положение совершенно безысходным и опрометчивым. И всё же к моменту остановки на берегу я окончательно решил, что побегу по мысу: именно побегу, а не стану медленно передвигаться, приманивая своей неуклюжей походкой ненасытные волны.

      Сделав два шага под шквальным ливнем, хорошенько размяв шею и выпрямившись, я осмотрел по-прежнему серый берег, после чего опустил свой взгляд на бурлящий горизонт. Океан словно кипел, выплескивая в Верхний мир накопившуюся злобу. Не исключено, что с этой злобой к воздуху могло подняться что-то омерзительное. Говорят, люди после сильных штормов весьма часто обнаруживают на песчаных и каменных берегах туши китов, рыб и прочих морских тварей, чьи трупы иногда бывают сильно изуродованы. Природа ли делает с ними это? Стихия ли?

      Занимая должность смотрителя маяка, я и сам несколько раз наблюдал подобные картины. Сказать честно, зрелище чересчур отвратительное. Один раз, утром, после восьмибалльного шторма, при обходе береговой линии я наткнулся на тушу какой-то неизвесной мне рыбыни. Вонь, которую она источала, передать невозможно ни каким слиянием слов. Тело же её, с запачканной серебряной чешуёй, едва отсвечивающей в некоторых местах на солнце, было сильно изуродованно в области передних плавников, головы, шеи и живота. Голова, к слову, была у неё неестественной: слишком широкой, жирной и уродливой, с напыщенными губами. Помимо всего этого у рыбы не было глаз, а вместе с ними и всякого намёка на глазницы.

      Дотрагиваться до трупа я не решился. Мне было слишком противно даже разглядывать его с расстояния, что уж говорить о тактильности?

      Но что или кто сотворило с этой морской тварью подобное – для меня тайна до сих пор, хотя с того случая прошло уже немало времени, и, наверное, я мог бы выяснить хоть что-то… или напасть на след хотя бы какой-то информации.

      С каждой минутой моего промедления волны налегали на мыс всё сильнее и сокрушительнее, а я тем временем всё не решался сделать первый шаг: я не мог поймать тот удачный момент времени, который позволил бы мне немного продвинуться по каменным блокам, поросшим мхом и плесенью. Я боялся, что новая волна, упущенная мною из вида, с сокрушением ударит мне по ногам, сбивая моё тело в котлован ужасающей толщи чёрной воды, неумолимо гудящей и закипающей. Мне было страшно осознавать, что одно неверное движение или одна упущенная деталь способны отправить меня в лапы бушующей стихии, беспощадно разрывающей плоть и сдавливающей рассудок.

      Болезненно осматриваясь и затаив дыхание раз за разом, я пребывал в томительном ожидании момента… Вот! Пошёл! Вперёд! Ноги сами понесли меня по каменному мысу, словно отделились от разума и стали отдельной частью организма, совершенно неподвластной ничему. Все мои движения в первые мгновения были сущими рефлексами, которых я не успел осознать. Мной движило желание укрыться от этого омерзительно ужасного шторма за надёжными стенами маяка. Мне хотелось отвлечь свои глаза от высоких и сверепых волн, бьющих всё время, бьющих без перерыва, бьющих без пощады.

      Половина пути за спиной – и это менее, чем за минуту! Не прекрасный ли результат для такого идиота, как я? Ветер, как мне показалось, завыл сильнее: он принёс с собой новую порцию ливня, заставляющую меня задумываться о каждом последующем шаге. Стихия явно не хочела, чтобы я шёл вперёд, чтобы я добрался до безопасного и тёплого маяка.

      Ливень, противный и холодный, хлестал по оголенным щекам, ладоням и заливал глаза. Его крупные капли сбивали меня со скользкого пути и концентрации на сумасшедших волнах.

      Я терялся. В какие-то моменты я видел перед собой лишь дверь, ведущую внутрь маяка. Когда же моë зрение расплывалось из-за обилия небесных жидких линз, несущихся в мою сторону на огромной скорости, я вспоминал о волнах, жадно налегающих на мыс позади и впереди меня. Внимание моё переключалось с одного на другое настолько быстро, что эта небольшая минута, на протяжении которой я пробегал по мокрому мысу, показалась мне часом адской пытки.

      До моих ушей донёсся странный гул. Он напоминал вой и звук трения железа о крупную наждачную бумагу. Но я не успел придать этому достаточного значения: с правой стороны меня с треском окатило волной! Ледяная пена накрыла с головой, сбив с проложенной дороги. Уши залило так, что я перестал слышать шум океана, гул ветра, ярость врезающихся волн.

      Тем не менее мне повезло: к моменту встречи с волной я успел пробежать весь мыс и добраться до платформы, удерживающей основание маяка над уровнем моря. Хлещущий удар, сбивший с ног, отбросил меня на небольшое расстояние, не покалечив и не убив, зато знатно освежив всё моё сознание. Поток воды вынес меня к стене маяка, впечатав в неё