Лайкни Смерть. Михаил Гинзбург

и подчинением. А о стерильности небытия. Окончательной тишине после хорошо выполненной работы.

      Работа. Его работа. Днем он был винтиком, неотличимым от миллионов таких же, вращающихся вхолостую в гигантском, ржавом механизме под названием «общество потребления очередного дня». Он сортировал данные. Цифры. Чужие жизни, сведенные к ячейкам в Excel. Серые ряды серых судеб. Иногда он представлял, как эти ячейки воспламеняются, одна за другой, превращая монитор в маленький филиал ада. Удовлетворения это не приносило. Только легкую тошноту от собственной банальности.

      Настоящая «работа» начиналась с наступлением сумерек, когда город натягивал на себя неоновую маску веселья, а в темных переулках просыпались его истинные инстинкты. Нуар не был обычным хищником. Голод утолялся не плотью, а эхом. Эхом чужого страха, отраженным в расширенных зрачках, в сбитом дыхании, в той немой мольбе, когда маска цивилизованности слетает, обнажая первобытный ужас. Это была его симфония. Его искусство. Пока еще камерное, для одного исполнителя и одного, последнего, слушателя.

      Он потянулся, хрустнув суставами. Квартира была пропитана запахом дешевого кофе и чего-то еще, неуловимо-тленного, как старые газеты, в которые когда-то завернули рыбу. Вчерашняя «репетиция» прошла… неплохо. Женщина в парке. Слишком много кричала, правда. Визгливо, как несмазанная дверь в преисподнюю. Не хватало глубины, понимаете? Истинного осознания момента. Она просто хотела, чтобы все закончилось. Банально. Все они хотели, чтобы все закончилось. Никакой фантазии.

      Нуар подошел к столу, заваленному распечатками. Планы города, фотографии людей – случайных, выхваченных из толпы объективом его старенького фотоаппарата. Лица, не обезображенные интеллектом или хотя бы оригинальной тоской. Пустые холсты, ждущие его кисти.

      – Слишком просто, – пробормотал он, обращаясь к отражению в темном экране монитора. Отражение было бледным, с темными кругами под глазами – клише, но куда деваться от правды собственного износа? – Нужно… соавторство. Нужен резонанс.

      Эта мысль была новой. Раньше он был самодостаточен в своем маленьком театре жестокости. Но что-то изменилось. Мир вокруг стал громче, вульгарнее. Его тихие экзерсисы тонули в общем информационном шуме, как капля яда в бочке с патокой. Чтобы быть услышанным, нужно было не просто кричать. Нужно было создать эхо, которое само начнет разрушать.

      Дождь за окном усилился, теперь он барабанил по стеклу с остервенением обманутого кредитора. Нуар усмехнулся. Даже погода сегодня была на редкость неоригинальна.

      Он открыл ноутбук. Сайт городских новостей. Очередная перестрелка в гетто, очередной политик, пойманный на взятке, очередной прогноз погоды, обещающий продолжение этого унылого акварельного апокалипсиса. Все это было фоном. Белым шумом, который он должен был прорезать своим произведением.

      «Произведение…» Он закрыл глаза. Он видел его. Не просто акт насилия. А инсталляцию. Перформанс. Что-то, что заставит эти сонные, жующие свою жвачку души проснуться. Может, и не от восторга. Скорее, от ледяного прикосновения чего-то, что всегда было рядом, но чего они боялись признать.

      Телефон на столе завибрировал – короткое, назойливое жужжание. Начальник. Наверное, опять какая-нибудь срочная таблица смертной скуки. Нуар сбросил вызов. Он еще не знал, какую форму примет его новое творение. Не знал, где найдет тот самый недостающий элемент, который превратит его тихий шепот ужаса в оглушительный вой. Но предчувствие уже зудело под кожей, как личинка трупной мухи, готовая вот-вот вырваться на свет.

      Он должен был быть готов. Этот город, этот мир заслуживал чего-то по-настоящему незабываемого. Чего-то, что оставит шрам прямо на его самодовольной физиономии. Нуар снова посмотрел в окно. Дождь все лил, смывая остатки вчерашнего дня, подготавливая холст для дня сегодняшнего. Идеальные условия для начала чего-то по-настоящему грязного.

      Глава 2

      Офис плавился под гнетом полуденной скуки. Кондиционер, древний, как грехи начальства, выдыхал не прохладу, а затхлую взвесь чужих амбиций и несбывшихся отпусков. Нуар смотрел на мерцающий столбец цифр – очередная бессмысленная сводка, призванная доказать рентабельность нерентабельного. Его пальцы, как дрессированные пауки, бегали по клавиатуре, но мысли были далеко. Они бродили по ночным артериям города, там, где асфальт был липким от пролитых сожалений и не только.

      Он чувствовал это снова – тот самый зуд, предвестник «охоты». Не животный голод, нет. Скорее, потребность скульптора найти идеальный кусок глины, еще не оскверненный чужой бездарной лепкой. Его вчерашнее прозрение о «соавторстве» не отпускало. Оно пульсировало в висках, как неоновая вывеска дешевого мотеля, обещающего сомнительные утехи.

      Звонок начальника он проигнорировал и утром. Потом еще один. Пусть пузырится желчью в своем аквариуме из кожзаменителя. У Нуара были дела поважнее составления отчетов о росте продаж иллюзий.

      Когда искусственный день в офисе наконец-то сменился настоящими, тяжелыми сумерками, Нуар уже был на улице. Город сегодня нарядился в серое. Не благородный антрацит, а цвет пыли, въевшейся в поры безнадежности. Фонари