Черный список Петроградки: Оставшиеся. Книга 2. Дмитрий Васильевич Подлужный

м «углу» – фрагменте собственной памяти, навсегда зацикленной на том, чего он не сделал. Каждый угол – маленькая реальность, как остров в тумане. Связанная с другими, но в то же время изолированная.

      Угол Стаса Васильева

      Полуразрушенный двор между домами с облупленной штукатуркой. Железная дверь подъезда, где замок всегда заклинивает. Запах старого мусоропровода. Время замерло где-то в начале двухтысячных: ржавый «Жигуль», плакат с надписью «Участковый – друг народа». Лампа на столбе мигает, как сердце, которому лень биться.

      Стас Васильев, бывший участковый, каждый раз просыпается в сторожке на первом этаже. На стене – табель. 06:00. На рации – вызов: «Жалоба на шум. Квартира 17». Он идёт по ступеням, сжимая старый фонарик. Стучит. За дверью – тихий женский плач. Он знает, кто там. Молодая женщина, которую он тогда не спас. Он не вмешался. Побоялся. Просто развернулся и ушёл.

      Теперь – не может.

      Каждое утро – один и тот же маршрут. Один и тот же выбор. Та же вина. Он может дойти до двери, но не открыть её. Каждый раз уходит. Каждый раз возвращается.

      Угол Библиотекаря

      Каменная лестница, как в старых домах-колодцах на Васильевском. Стены сыреют. Свет проникает через разбитый витраж, окрашивая пыль в зелёное и алое. Полки тянутся вверх, как корни древнего дерева, из каждой торчат карточки. Без переплётов. Без обложек. Только имена. Словно библиотека памяти без входа и выхода.

      Андрей Снежнов, бывший архивист и библиотекарь, – теперь хранитель забытых судеб. Каждую ночь он находит новую карточку. Свежую, ещё пахнущую чернилами. Он читает имя. Заносит в каталог. Потому что если не запишет – оно исчезнет. Полностью. Без следа.

      Он попал в петлю, когда увидел в зеркале самого себя – забывшего. Без книг. Без памяти. Он испугался. И отошёл. С тех пор он здесь – запоминает тех, кто исчез. Чтобы хоть кто-то помнил.

      Угол арт-директора Невзорова

      Зал без окон. Галерея без посетителей. Пыль стелется ковром. Картины на стенах – не те, что он вешал. Они появляются сами. На каждом полотне – он сам. В разных ролях. И всегда – в искажённом свете. Угрюмый, алчный, пустой. Или – слишком живой, как в кошмаре, где твоя лучшая версия тебя пугает больше, чем худшая.

      Невзоров думал, что нашёл объект искусства. Хотел организовать экспозицию. Седьмое зеркало казалось ему философской метафорой. Он подошёл. И увидел там не концепт. А себя. Без маски. Он отшатнулся. И теперь – живёт в зале, где каждый день появляется новый автопортрет. Он пытается их уничтожить. Закрасить. Переписать.

      Они возвращаются.

      Теперь он не куратор. А экспонат.

      Промежуток

      Между их углами – коридоры, просветы, мостики. Но никто не встречает друг друга. Не напрямую. Только ощущение: кто-то прошёл за стеной. Кто-то плачет за трубами. Кто-то смотрит из окна, в котором не должно быть света.

      Седьмое зеркало стоит где-то ближе, чем кажется. Иногда слышен хруст стекла, словно по нему кто-то прошёл. Иногда видишь отблеск – в луже, в оконной раме, в стекле очков. Но приблизиться невозможно. Стоит сделать шаг – и ты возвращаешься в свой угол. На круг.

      Так и живут те, кто не решился.

      Не в аду. Но и не в мире.

      В промежутке. В отражении нерешимости.

      В петле.

      Глава 2. Оставленные

      (Из личной хроники Андрея Снежнова, Хранителя памяти)

      «Седьмое зеркало – это не капкан. Это выбор.

      Те, кто не подошёл, сделали его.

      Но отказ от ответа – тоже форма приговора.»

      Я пишу это не потому, что верю, что кто-то прочтёт. И не потому, что надеюсь выбраться.

      Я пишу потому, что должен.

      Это моя работа. Моя последняя, не делегированная, не забытая обязанность – вспоминать тех, кого забыли. В этом месте, где всё повторяется, я должен удерживать хотя бы одно направление – назад. К памяти. К человеку, который ещё был.

      Здесь, в Петле, нет времени – только моменты. Но они рвутся, как старые страницы. Лопаются от напряжения, оттого что никто их не переписывает. Каждое утро – не новое. А та же точка. Как библиотечная карточка, которую никогда не обновляют, но и не выкидывают.

      Я живу среди стеллажей, которые не имеют конца. Их материал – не дерево и не сталь. Они из грубой памяти. Потёртые, будто ими пользовались тысячи рук. Между полок – тени, шорохи. Иногда кажется, что они дышат.

      На полках – не книги. Только карточки.

      Имя. Место. Последний выбор.

      И – гриф: ОСТАВЛЕННЫЙ.

      Я не всегда знал, что это значит.

      Но теперь понимаю: оставленный – это не тот, кого забыли.

      Это тот, кто сам не решился вспомнить себя до конца.

      Петля держит таких. Притягивает их, как шкатулка с тайником. Снаружи – всё выглядит спокойно: кусочек улицы, лоджия, стена, мокрый дворик. Но внутри каждого –