Генеральская фамилия. Мария Ватутина

словно Тэтчер, держит стать,

      А перед сном в очках огромных

      Муж отражается опять.

      Он старше был, давно схоронен,

      Но – фото на стене висит.

      На фото он – советский воин,

      Двадцатилетний инвалид.

      У Балабанова на трассе

      В июльском первом же бою,

      Когда весь фронт от взрывов трясся,

      Он ногу потерял свою.

      «Вот, где-то здесь», – вздыхал он

                                                         длинно,

      Овражек выбрав наугад,

      Когда меня та тетя Дина

      Брала у мамы напрокат.

      Такое, видимо, раненье,

      Что о потомстве речи нет.

      Но бьет до умопомраченья

      В овраге том духмяный цвет.

      И я, чужая им, большая,

      За тети Динину слезу,

      За эти свечки иван-чая

      Любую сволочь загрызу.

      Тепло. И дверь на шпингалете.

      Резвятся блики над вдовой,

      Как неродившиеся дети

      Той – предыдущей – мировой.

      Агитбригада

1

      И я внести хотела лепточку

      Живым курком, взведенным в слове.

      Летели бортом мы за ленточку.

      Но кто-то выходил в Ростове.

      Гуляли, спешившись, по летному.

      И шли кормою к фюзеляжу

      КамАЗы с ящиками плотными

      И прочей фронтовой поклажей.

      Майор, с которым там мытарились,

      Кивнул на ящик: «Дальше вместе.

      А ты-то знаешь, чем затарились?»

      Ответила ему: «Груз двести».

      Стрельнул цигарку несерьезную.

      Кивнул: мол, знаешь, уважаю.

      И полетели мы по воздуху,

      До неба мертвых провожая.

      Из-за обстрелов нас за ленточку

      Не повезли, в Крыму сгрузили.

      Но наши дали им ответочку

      И дальше жили, жили, жили.

2

      После стихов и музыки он дрожит.

      Видимо, разбудили, разбередили.

      А в амбразуре рта у него лежит

      Пена и ненависть.

      – Видел я вас в могиле!

      Он негодует, сильно его трясет.

      – Всё, – говорит, – неправда и подтасовка.

      И отбегает.

      – Да погоди ты, черт.

      Что там с тобой такое? Беда? Рисовка?

      Двор госпитальный бродит, как чайный гриб.

      В нем пузырится солнце, мутнеют тени.

      Он возвращается, черным углем горит,

      Плачет почти, но не говорит по теме.

      Этот донецкий снайпер кровоточит.

      Точит его обида с блажным упорством.

      Разве ленивый только не уличит,

      Не попрекнет судимостью и притворством.

      Дело состряпав, в гору пошел следак,

      Где-то в Воронеже суд тасовал колоду.

      Вышел – и в добровольцы. И он вот так

      Дальше пошел трубить за свою свободу.

      В смысле уже глобальном – за ДНР.

      Он и хотел свободы вот этой справной.

      Только обида резью взвивает нерв.

      Он и теперь гуляет еще со справкой.

      – Нету