Как отравили Булгакова. Яд для гения. Геннадий Смолин

оказывались сильнее воли человека, и пытался найти оправдание в тезисе: «Когда я пьян, то теряю над собой контроль». Его также преследовала навязчивая идея – идея самосовершенствования. Что правда, то правда, Булгаков не терпел чрезмерного проявления эмоций, кто бы их ни выражал – он сам или кто-либо другой. Существовали, однако, как я заметил, две стандартные ситуации, в которых Булгаков неизменно терял самообладание. Он выходил из себя всякий раз, когда кто-либо из близких ему людей – брат, друг или женщина, которой он увлекался, – подвергались критике или осмеянию. Булгаков тотчас же поднимался на их защиту с яростью, зачастую совершенно неуместной при сложившихся обстоятельствах. И второе – его безраздельно захватывала идея красоты, будь то красота природы, человеческих отношений или созидательной силы человека. Красота во всех ее проявлениях повергала Булгакова в трепет.

      Он верил в себя, надеялся, что станет гораздо более умным, даже мудрым, гораздо более добрым к любящим его людям – набраться бы только благоразумия. Сколько раз он клятвенно заверял друзей, что скоро он изменится к лучшему!

      – Вот увидишь, мой друг, – мог сказать он приятелю, – при следующей встрече ты меня не узнаешь! Со мной произойдет метаморфоза.

      Но это было совершенно необязательно: те из нас, кто по-настоящему любил Булгакова, хотели, чтобы он оставался самим собой. В конце концов, настроение человека – его личное дело. Мы все принимали его таким, каким он был. И только сам Булгаков таким себя не принимал.

      Дорогой Вячеслав Иванович, в какой степени подобная информация, доложенная Вам, ответила на Ваши вопросы? Допускаю, что она нисколько не прояснила природу тех загадочных ночных событий, очевидцем которых я стал очевидцем – я имею в виду последние, предсмертные недели Булгакова.

      Но об этом мой рассказ попозже…

      Диалоги, невольно услышанные литератором Павлом Поповым 35 лет назад в мрачном, похожем на каземат, буфете ЦДЛ, звучат удивительно знакомо! Слишком уж похожи они на то, что в разные годы и в самых разных местах мне доводилось и слушать и говорить самому в обстановке строжайшей секретности. Хотелось бы навечно выкинуть из головы эти словосочетания: «СВР, спецгруппы… работа под крышей посольства… меморандум, секретная миссия…» Но никуда от них не деться. Как меня инструктировали в конторе: «Понимаешь, Рудольф, тайная подрывная сеть создает предпосылки для успешного мятежа, для селекции «цветных» революций по принципу домино. И не очень-то важно, кто сплел агентурную сеть и какие политические взгляды исповедует. Поскольку многие из оппозиционеров законной власти были воспитаны на тоталитаризме, мы сконцентрируем свое внимание на уничтожении инфраструктуры, столь ненавистной потенциальным революционерам. Конечно же, весьма важно, чтобы каждый оперативник до того, как мы предпримем акции, ознакомился с конкретной революционной ситуацией. Игнорирование местных религиозных обычаев и политического расклада элит чревато лишними