Сегодня – позавчера. Виталий Храмов

положили. Только когда в машину грузить трупы стали, заметили – преставившиеся остыли, а моё тело было ещё теплым. Так я оказался в узловой станционной больнице.

      Как я понял из контекста потоков сознания свежеиспеченного дембеля-инвалида, обладатель моего теперешнего тела был абсолютным отморозком: бесстрашным до безбашенности, немногословным до угрюмости, уставщиком до нудности, неспешномыслящим до скудоумия, сильным физически, выносливым, как конь, жестким до жестокости, нелюдимым до замкнутости, нелюбопытным и безграмотным, стеснительным с бабами до женоненавистничества, почитатель начальников до подхалимничества. Букет ещё тот. Зато как в «легенду» ложилось! Класс! Я тоже должен помалкивать, чтобы не взболтнуть чего иновременного, из-за этого же должен быть нелюдим. Стоит и дальше придерживаться легенды.

      Но полностью соответствовать не получается. Зрение восстановилось настолько, что я, сидя в койке, подтянул газету, помучившись одной рукой, расстелил на коленях, стал читать.

      – Товарищ старшина, а вы читать умеете?

      Я посмотрел на сослуживца, постаравшись сделать взгляд максимально «тяжёлым». При этом лихорадочно придумывая, как выкрутиться.

      – Я не понял, боец. Ты меня тупым назвал? – ответил я, призвав на помощь все перлы «армейского» «юмора», какие смогли отложиться в голове.

      Глаза бойца округлились.

      – Я… Я просто никогда не видел вас читающим, – залепетал тот. Да, всё-таки авторитет отморозка классная штука. На «вы» обращается.

      – Это говорит лишь о твоей недальновидности, невнимательности и общей несообразительности. – Боец офигел ещё больше. Слышал ли он от старшины подобные слова, да ещё три подряд?

      – Или ты оскорбил не меня, а Красную Армию?

      – Армию-то как? – взвизгнул дембель.

      – Ты, правда, считаешь, что в самой просвещённой армии мира – Красной Армии – старшиной может быть настолько тупой тип, неспособный освоить грамоту?

      Боец вообще «поплыл».

      – Если от моего гнева ты ещё можешь спастись извинением прилюдно, то за клевету на Красную Армию и критику её командования, в части комплектования армии младшим комсоставом, да ещё в условиях военного времени… Это саботаж. Подрыв дисциплины и веры трудового народа командованию. Трибунала тебе не избежать.

      На бойца больно было смотреть. Он икнул и откинулся на подушку.

      – Сестра! – рявкнул я. – Тут бойцу поплохело.

      В палате повисла напряженная тишина. Видимо, потерявший сознание до этого развлекал их байками о приколах над тупым старшиной. И вдруг – такое!

      – Да, ребята, – улыбнулся я, – сильно меня головой приложило. Так что будьте внимательнее на поворотах.

      После этого я почувствовал себя наркомом обороны. От моего взгляда люди скукоживались, бегом выполняли просьбы, слушали открыв рот. Не скажу, что мне это было приятно, но зато удобно. Дешево, надёжно и практично. Это было круто! Я просто изображал из себя генерала Булдакова из фильмов «Особенностей национальных «всяких там»,