Угасающий барьер, дрожащий и от того будто бы подернутый скомканной пленкой, виднелся совсем недалеко.
Привычному миру приходил конец и, прежде чем неизестность вступит в свои права, Томое собирался закончить путь, к которому шел всю свою жизнь.
– Ты готов? – Тора вышел со стороны тренировочного полигона, сжимая руками перекинутое через шею полотенце.
– Конечно, – Томое слабо ему улыбнулся. – Это как если спросить у барьера, готов ли он пасть.
И от повеявшей от него безысходности Тору перекосило. Томое… не хотел, честно не хотел заставлять его переживать еще больше, но то, что беспокоило и его самого, требовало выхода. Он не мог не беспокоиться.
Не мог не бояться.
Не чувствовать себя беззащитным.
Томое казалось, что он делает это потому, что сдался.
– Надеюсь ты не падешь, – глухо ответил Тора. – И барьер… не падет.
– Всю жизнь пытаюсь понять, оптимист ты или пессимист, – рассмеялся Томое, отводя взгляд. Встающее солнце. Безмятежность и жар пустыни. Родной и любимый пейзаж.
Сегодня Томое Хомра сразится со смертью.
***
– Ты не имеешь права меня удерживать! – драгоценный фарфор, ударившись о стену, рассыпался бесчисленными осколками.
Часть осколков пролетели сквозь полу-прозрачный силуэт подруги. Анастайсия сделала маленький глоток и изящно отставила чашку в сторону.
– Доверие означает доверие, не ты ли говорила, что каждому слову Томое хочется верить безоговорочно?
– Ааа! – в стену отправился чайник, горячая жидкость расплескалась по столу, дивану, ковру, осколки ранили ее саму, пролетая сквозь наблюдающую за всем этим подругу. Суаньюань, прокричавшись, внезапно расплакалась и осела на пол. А когда чуть подуспокоилась, тихо пробормотала. – Ты не понимаешь…
Анастайсия смотрела на нее с едва скрываемой жалостью. Суаньюань всхлипнула.
– Я могу его потерять…
Принцесса Бэйровиля повернула голову в сторону окна, вздохнула и, подняв чашку с чаем, поболтала горячую жидкость… то ли любуясь, то ли отвлекаясь от тяжелых мыслей. Ее роскошные серебряные косы были распущены, лунным водопадом ниспадая до самой поясницы. Здесь и сейчас, в лучах восходящего солнца, она была похожа на призрачную богиню.
Грустную. Безнадежно смиренную.
– Я понимаю, – наконец сказала она, заставив Суаньюань зло всхлипнуть, утереть слезы широким рукавом и снова, безудержно, расплакаться. Анастайсия снова посмотрела на нее. Она действительно… понимала. – Огонечек…
Новый, бесконечно прекрасный день тяжелым роком повис над дворцом Лунной принцессы.
***
– Как она? – Тецу вывел голограмму в полный рост, создавая ощущение присутствия собеседницы. Анастайсия, сидящая в кресле, тяжело посмотрела на него.
– Только то, что я нахожусь в другом месте удерживает ее от мгновенной расправы надо мной.
– Ты же знаешь, что я не об этом спрашивал, – устало ответил он, понимая, что отчасти принцесса Луны дала ему правильный ответ.
– Зла, отчаянна… и испугана. Она любит отца, и любит тебя. Сегодня она потеряет одного из вас, – пожала плечами Анастайсия, пытаясь казаться отстраненной. Увы, дрожащие руки выдавали ее с головой. – Поверить не могу, что ты решился на это.
– Спасибо, что помогла, – вымученно улыбнулся Томое, чем вызвал ироничную усмешку принцессы.
– Вот уж не думала, что искренние маги Огня умеют врать, – маленький глоток, она отвела взгляд. Голограмма задрожала, остановилась. Очевидно Анастайсия переключилась на другой канал. Томое закрыл лицо руками. Равель появилась также неожиданно, как исчезла. – Ты справишься.
– Спасибо, – пробормотал Томое.
***
В Тироугвеле есть только один клан, где имя идет перед фамилией. В любом другом случае, как бы велики ни были заслуги клана, рода, мага – впереди будет идти фамилия и только потом имя. Это была демонстрация власти.
Силы.
Значимости.
Когда имя важнее фамилии. Когда сперва человек и только потом история, что стоит за ним.
И этот клан не Цзянь.
Шиана это злит, бесит, и в последние годы все чаще выводит из себя. Шиан не боится, в конце концов тысячелетия идут, а история помнит множество героев других имен.
Но его вымораживает почему до сих пор, несмотря на все свое безумие, члены клана Хомра все еще занимают эту особую "строчку".
Микото Хомра.
Томое Хомра.
У двух, самых ненавистных