Все в саду. Отсутствует

Значит, Гвоздев с ней все-таки поговорил. Садимся.

      – У нас с ним всё было, – вдруг говорит Катя.

      Как обухом. Я чувствую, что мне не хватает воздуха. Оглядываюсь по сторонам

      – Что было, Катя?

      – Блин, слад… блин, всё было. Секс…

      Несколько мгновений мы молчим. Понимание произнесенного приходит ко мне не сразу. В голове почему-то по-прежнему продолжает крутиться фраза “Жил на свете старый жук”.

      – Случайно получилось, – добавляет она, поймав мой взгляд.

      …

      – Дай сигарету, – резко говорю я.

      – Ой, ну, милый, ты же сам…

      – Дай сигарету!

      – Я просто не могу тебе врать…

      – Ты дрянь! Понятно?! Просто мелкая дрянь!

      – Кто?! – поднимает бровь Катя. – Ах, ну да, ну да… Дай я тебя обниму.

      Я грубо отпихиваю ее.

      – Блин, мне же больно… дурак, что ли…

      Почему-то мне кажется, что каждый, кто проходит мимо, оборачивается в нашу сторону.

      – Это всё не важно теперь, – говорит она. – Витю убили… Я всё хотела тебе сказать…

      (“Какого еще Витю? При чем тут Витя? Шлюха!”)

      Достаю телефон и набираю Гвоздева. (“Дрянь, шлюха! Шлюхой родилась, шлюхой сдохнет!”)

      – Ой, – морщится Катя, – ты кому это? Господи, случайно же вышло… Кому ты звонишь?

      – С трех раз догадайся.

      – А ну отдай!

      Я снова резко отпихиваю ее.

      – Блин, больно, сказала же…

      – Здорово! – в трубке бодрый голос Гвоздева.

      – Ты – урод! – кричу я ему. – Сволочь! Подлец!

      Проходящие мимо люди оборачиваются на мои крики. Трубка некоторое время хранит молчание. Катя сидит, плотно сжав губы; у нее на глазах слезы.

      – Подлец! – повторяю я и добавляю со злым ехидством: – Поговорил, значит, в лучшем виде?

      – Старик… – неуверенно начинает Гвоздев.

      Катя закрывает лицо руками.

      – Положи трубку… пожалуйста… – стонет она.

      – Я сейчас всё тебе объясню, – говорит Гвоздев.

      – Что ты мне объяснишь? Когда ты, сволочь, переламывался, я тебе за молоком бегал, с ложечки тебя кормил!

      Мой взгляд вдруг упирается в табличку: “PLEASE DO NOT FEED OR TOUCH PELICANS”.

      Гвоздев замолкает на несколько секунд.

      – Я всё сделал, как ты просил, – произносит он после недолгой паузы. В его голосе вдруг появляется воодушевление. – Сказал, что ты ее любишь, и всё такое… правда… Мы сидели у меня дома, бухали, и я ей, короче, это сказал. Ну а Катя, короче, разрыдалась от чувств, кинулась ко мне на шею, целовать стала… Ты же знаешь, она у тебя ого-го! Ну, короче, всё и случилось… чисто по пьяни…

      Я молчу.

      – Слушай, Андрюха, ну не обижайся. Хочешь, короче, приезжай и трахни мою Элку.

      – Кого? – спрашиваю я машинально.

      – Ну Элку, жену мою. А что? Она не против будет. Ты ей всегда нравился.

      Старый жук. Я горько усмехаюсь и чувствую, что злость куда-то уходит. Даю отбой и сую телефон в карман. Катя с выражением пойманной птицы роется