Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян. Л. Н. Виноградова

материалы к сравнительному изучению сходных образов разных славянских традиций [12]; этнолингвистические работы, в которых анализируются особенности лексики демонологической сферы [13] и т. п.

      Результатом таких исследований можно признать тот факт, что современное состояние славистики в области изучения низшей мифологии характеризуется достаточно обширной базой собранного фактического материала; неплохим уровнем его предварительной обработки и систематизации в виде указателей и каталогов мотивов о нечистой силе, словарей персонажей и демонологической лексики; первыми удачными попытками аналитического изучения не только отдельных образов, но и целых фрагментов демонологической системы конкретных традиций. Заслугой специалистов, разрабатывающих этот круг вопросов, является, во-первых, осознание того, что весь комплекс народных поверий о сверхъестественных существах не сводится к перечню традиционно выделяемых образов (домовых, леших, полевиков, русалок), а включает более широкий круг слабо индивидуализированных мифических существ (иногда и не наделенных собственным именем); «ходячих» покойников, призраков и духов; персонифицированных праздников, дней недели; условных персонажей, олицетворяющих долю, беду, смерть; реальных людей, наделенных фантастическими свойствами; животных и явлений природы (вихрь, ветер) с ярко выраженными демоническими признаками и т. п. Во-вторых, народная демонология стала изучаться не только как сумма обособленных портретов – образов нечистой силы, но и как один из цельных фрагментов народной духовной культуры, тесно связанных с общей обрядово-мифологической системой и архаическими представлениями славян об устройстве мира. В-третьих, стала очевидной первостепенная важность проблемы идентификации мифологического персонажа, т. е. необходимость соотнести данные о нем с определенным персонажным типом в общей классификационной системе. Трудности подобной процедуры связаны, с одной стороны, с множественностью диалектных названий одного и того же персонажа (ср. севернорусские наименования колдуна: веду́н, вещу́н, вороже́ц, гад, га́даль, га́мка, ересту́н, знато́к, ико́тник, килятник, клохту́н, ломо́тник, чернона́й и др. [Черепанова 1983, с. 15]), а с другой – с разной типологией персонажей, наделенных общим именем (ср. варианты значений слова кикимора: «дух, вызывающий припадки кликушества»; «персонификация лихорадки»; «младенец, подмененный нечистой силой»; «женская ипостась домового духа»; «жена лешего»; «мифическая хозяйка водного источника»; _«дух, стерегущий гороховое поле» [Черепанова 1983, с. 127]).

      Именно для целей надежной идентификации и полного описания персонажа (любой местной демонологической традиции) была разработана специальная схема-анкета, которая предполагает выявление всех наиболее характерных черт демона на разных уровнях (лингвистическом, морфологическом, функциональном). См. ниже, с. 53–58.

      Наименее продвинутыми в настоящее время остаются вопросы, связанные с классификацией

12

Попытки сравнительного изучения МП разных славянских традиций предприняты в работах: Померанцева Э. В. Межэтническая общность поверий и быличек о полуднице // Славянский и балканский фольклор: Генезис. Архаика. Традиция. М., 1978, с. 143–158; Гура А. В. Материалы к сравнительной характеристике женских МП серболужицкие параллели // Материалы к VI Международному конгрессу по изучению стран Юго-Восточной Европы; Проблемы культуры. М., 1994, с. 115–132; Левкиевская Е. Е., Усачева В. В. Водяной // Славянские древности; Этнолингвистический словарь (под ред. Н. И. Толстого). Т. 1. М., 1995; Левкиевская Е. Е. Славянские представления о способах коммуникации между тем и этим светом // Концепт движения в языке и культуре. М., 1996, с. 185–212.

13

Заметно продвинули разработку проблем народной демонологии труды этнолингвистов. Из основных работ укажем следующие: Толстой Н. И. Заметки по славянской демонологии // Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995; Черепанова О. А. Мифологическая лексика Русского Севера. Л., 1983; Санникова О. В. Польская мифологическая лексика в структуре фольклорного текста // Славянский и балканский фольклор: Верования. Текст. Ритуал. М., 1994, с. 44–83; Зайцева Н. И. Мифологическая лексика в чешском и словацком языках. Канд. дисс. Минск, 1975. Под руководством Н.И. и С. М. Толстых выполнен ряд дипломных и диссертационных работ по этой тематике: Назарова Е. М. Болгарская мифологическая лексика в этнографическом и этнолингвистическом освещении. Дипл. раб. МГУ, 1986; Левкиевская Е. Е. Русская, украинская и белорусская мифологическая лексика: Опыт сравнительного анализа. Дипл. раб. МГУ, 1988; Санникова О. В. Польская демонологическая лексика в этнолингвистическом и сравнительно-историческом освещении. Канд. дисс. Москва, 1990; Слащев В. В. Сравнительная характеристика персонажей украинской народной демонологии и демонологических персонажей сербов, черногорцев, хорватов и муслиман. Дипл. раб. МГУ, 1992.