Новый курс. Разговоры с самим собой. Дмитрий Крымов

несут инструменты и занимаются при этом странным делом: рвут на них струны, затем прислушиваются к замирающему звуку и удивленно спрашивают друг друга: «Что это?» и сами же успокаивают себя: «Это где-то далеко в шахте сорвалась бадья…» Опять рвут и опять спрашивают: «Что это?» «Это цапля!» – отвечают они сами себе. Опять рвут: «Что это?» – «Эх – филин!»

      И так далее, и так далее, и так далее, пока звук последней порванной струны не замирает в воздухе. После чего – пауза.

      Распорядитель объявляет: «Наши идут!»

      Из двери дома начинают выходить люди. Это «наши». Они одеты не богато, скорее бедно – по-дорожному, в пальто и плащах, закутаны в пледы и накидки. Некоторые из них в калошах. Они уезжают. Они выносят из дома тюки и чемоданы. Вещей много и людей много. Выходя, они ставят вещи на землю, терпеливо ждут, пока последние заколачивают дверь дома, и идут тихой, печальной колонной, как в гетто. А стена дома с заколоченной дверью начинает двигаться за ними, как брошенная собака, которая плетется за своим хозяином. Тихие разговоры, почти шепотом: «А ты помнишь, какая это комната?» – «Детская…» – «Славно мы здесь пожили…» – только подчеркивают тишину и звук шаркающих ног.

      Когда стена отъезжает немного, мы видим за ней старого слугу во фраке, который в начале спектакля нес тело мальчика. Он бьется изнутри о запертую дверь. Разбегается – и бьется, разбегается – и бьется. А те – идут. А стена – едет. Такая вот навеки связанная цепочка.

      И опять, извиняясь за причиненные неудобства, проносят тело Тузенбаха.

      И несут «многоуважаемый шкаф». Огромный книжный шкаф с книгами несут на специальных ремнях четыре человека, несут и объясняют нам, что это за шкаф, что они выдвинули ящик и увидели: ему сто пятьдесят лет, и «подумайте только». И несут рамочку, которую сделал Андрей, пирог со свечами и «волчок – удивительный звук, между прочим».

      И едет летняя застекленная веранда, за стеклами которой играет патефон, и какие-то люди играют в лото, а рядом за перегородкой какой-то молодой человек – мы смутно видим за стеклами его силуэт – рвет бумаги, а потом выстрел, и все стекло забрызгано изнутри красным. Те люди, которые играли в лото, так и застыли с удивленно открытыми ртами и со своими карточками в поднятых руках.

      И несут детей – коляски, коляски, коляски… Дети на руках и дети на плечах. Все мамы говорят, какие у них хорошие дети, девочки и мальчики, Бобики и Софочки, какие они умненькие и какой у них холодный носик. Парад счастливых родителей. Парад Наташ.

      И в этот странный парад детей вбегает молодой человек с забинтованной головой.

      Бинт развязался и тащится за ним, как шлейф, а он просит мать, которая идет следом, перебинтовать ему голову. Не дождавшись их ухода, выходит еще один молодой человек с таким же бинтом на голове и другая мать, а начатый разговор продолжается, но на более повышенных тонах. А когда появляется третья пара – сын и мать,