Настоящая королева. Грегори Киз

отличить «Дакруми да Пачио» от кошачьей мочи.

      – Но ты ведь можешь, – сказала Энни, – или говоришь, что можешь, так что, пожалуй, тебе стоит быть поосторожнее.

      – Мои извинения, – проговорил Казио. – Просто это вино… – Он сделал глоток и прикрыл глаза. – Закрой глаза и сделай еще один глоток.

      Он услышал, как Энни вздохнула.

      – Ему пять или шесть лет, – начал он. – Холмы Теро Ваилламо в лиловой дымке цветов душицы и лаванды; кусты можжевельника лениво покачивают ветвями на легком ветерке. Жарко, вот уже целый месяц не было дождя. Лозы увешаны тяжелыми гроздьями с маленькими пурпурными ягодами, такими спелыми, что некоторые уже начали лопаться. Их собирает вся семья – старики, юноши, девушки, мальчишки, они обращаются с каждой кистью, точно это маленькая драгоценность, рожденная на винограднике, где работали их деды и прадеды целых двести лет или даже больше. Они складывают виноград в большие чаны, а когда спускается вечерняя прохлада, устраивают пир, угощаясь жареной свининой, они открывают прошлогоднее вино и под музыку давят ягоды деревянными пестиками. Они дают ему забродить так, как делали их предки на протяжении многих веков. Они не спешат, и секрет их напитка не выходит за пределы семьи. Затем они прячут сок в подвал, где он бродит и дозревает, там не слишком холодно, но и не жарко. – Он сделал еще глоток. – Попробуй. Душица, лаванда, можжевельник. Дым костра, на котором они жарили поросенка для своего пира по случаю сбора урожая. Искусство, любовь…

      Неожиданно он почувствовал на губах ее дыхание.

      – Тише, – сказала Энни и поцеловала его.

      Она пахла вином, абрикосами и свежими зелеными яблоками. Ее язык нашел его язык, и все его тело вспыхнуло от желания. Он с трудом поставил свой бокал и встал, положил руку ей на затылок и притянул к себе. Она рассмеялась и прижалась к нему сильнее.

      Казио сделал вдох… и поднял голову.

      – Подожди, – сказал он. – Что… что?

      – Мне нужно было заставить тебя замолчать, – ответила она и снова потянулась к его губам. – Иначе ты бы говорил всю ночь. Ладно тебе, ты же этого хотел.

      Он выпустил ее и сделал шаг назад.

      – Ну да, конечно, – не стал спорить он. – Но я тебя не интересовал, а потом Остра… – Он замолчал.

      – Значит, все, что ты говорил в Вителлио, когда мы познакомились, и по дороге домой, вранье?

      – Нет, – сказал он. – Нет, но это было до того, как я узнал, кто ты такая, и до…

      – До Остры, – договорила за него Энни, скрестив на груди руки. – До вас с Острой. – Она нахмурилась. – Ты ей не годишься.

      – А тебе, значит, гожусь?

      – Я другая, – заявила Энни. – А Остра… ты можешь причинить ей боль.

      – А тебе нет?

      – Раньше, наверное, мог бы. Теперь – нет.

      – Знаешь, в мои намерения не входит причинять Остре боль, – сказал Казио.

      – Не входит. Иначе ты бы сделал что-нибудь такое… например, поцеловал бы ее лучшую подругу.

      – Это ты меня поцеловала!

      – Это ты так говоришь, – ответила Энни.

      – Так, подожди, – начал он, неожиданно