Гипсовый трубач, или Конец фильма. Юрий Поляков

беспределов окружающей действительности, но в самый последний момент, набрав шесть цифр, смалодушничал, передумал и, злясь на себя, сунул «Теслу» под табурет.

      Та м он ее, без умолку верещащую, и обнаружил. Нагнулся и, чувствуя прилив крови к вискам, снял трубку.

      – Я бы хотел побеседовать с господином Кокотовым! – потребовал густой мужской голос.

      – Кокотовым, – привычно поправил Андрей Львович, ибо почти никто и никогда не произносил его довольно редкую фамилию правильно с первого раза. (Из трех вариантов ударения все почему-то поначалу выбирали именно тот, который немедленно придавал фамилии легкомысленный, даже блудливый оттенок, что, конечно же, подтверждает давнюю гипотезу о первородной греховности человека.)

      – В таком случае мне нужен господин Кокотов! – заявил голос с раздражением.

      – А кто его спрашивает?

      – Жарынин.

      – Кто-о?

      – Кинорежиссер Жарынин. Слыхали?

      – Слыхал, – полусоврал Кокотов. – Простите, имя-отчество только вот запамятовал…

      – Дмитрием Антоновичем с утра был!

      – Я вас слушаю, Дмитрий Антонович!

      – А до этого вы меня, Андрей Львович, выходит, не слушали?

      – Я неточно выразился. Очень рад вас слышать. Давний поклонник вашего таланта! – зачем-то рассыпался Кокотов, мучительно соображая, почему фамилия режиссера показалась знакомой, если ни одного его фильма он вспомнить никак не мог.

      – Будет врать-то! А вот я в самом деле прочел ваш рассказ в журнале «Железный век».

      – Какой рассказ?

      – А вы много рассказов напечатали в этом журнале?

      – Один…

      – Тогда не задавайте глупых вопросов! Я прочел рассказ про гипсового трубача.

      – Вам понравилось?

      – Кое-что есть, хотя в целом рассказ написан слабо.

      – Вы считаете? – обидчиво улыбнулся Андрей Львович.

      – Считаю.

      – Зачем же вы мне звоните?

      – Потому что по вашему сюжету я могу снять хороший фильм!

      – Мне трудно об этом судить…

      – Почему?

      – Потому что, Дмитрий Антонович, я не видел ни одной вашей картины! – поквитался Кокотов.

      – Вы и не могли видеть. Вгиковская короткометражка «Толпа» не в счет. Второе режиссерство в агитке «Ленин в Лонжюмо» по сценарию Армена Вознесяна тоже. А единственная моя стоящая картина «Двое в плавнях» была смыта по решению Политбюро! В знак протеста я ушел из кинематографа! Но ушел, хлопнув дверью…

      Андрей Львович мудро подумал о странности человеческого ума: когда сталкиваешься с опасностью, всегда наде– ешься, что она окажется на самом деле не такой страшной. Зато потом, когда беды позади, воображаешь их такими чудовищными, каких и не бывает на свете. Теперь вот многим кажется, будто при советской власти даже в вытрезвитель по решению Политбюро забирали…

      – Что вы там молчите? – сердито спросил Жарынин.

      – Ах,