Жаждущие престола. Валентин Пронин

смягчили произвол и наказания господствующего сословия над бесправными мужиками. Все говорило о том, что «Димитрий Иванович» делал поползновения к установлению порядка в Московской державе, несмотря на недовольство закоснелых в своей жестокости владетелей и всяких главенствующих и начальствующих чинов.

      Наконец-то предоставилась возможность распорядиться государственной казной. Дума переругалась. Долго пыхтела, устраивала счеты и пересчеты. «Димитрий Иванович» на думских «сидениях» и ухом не вел. Слущал молча, а губы сложил ижицей.

      – Государь, скажи свое слово, ясное солнышко, – приставали старые бояре, вспотев в шубах и ферязях[47]. – Скажи на чем установление сделать. Не то щас князья бороды друг у друга повыдерут. Ей-ей, прикажи: как быть-то? Казна у нас ноне совсем тоща.

      – Рассчитать надо поляков и казаков, – вдруг отрывисто произнес «царь».

      Те бояре, которые сидели на скамьях, покрытых коврами, только хлопнули себя по ляжкам. А другие, в рьяности препирательства вставшие, от неожиданности упали на скамьи задом.

      – Верно! – вскричали Мстиславский и Телятевский, заиграли подслеповатыми глазами и даже подтолкнули друг друга.

      – Истинная правда, – поддержали все остальные.

      – А если князья бороды будут у несогласных драть, – пошутил «царь». – То вот тут мой меченоша Михайла Скопин-Шуйский вынет меч и ругателей всех разгонит.

      – Ха-ха! О-хо-хо! – захохотала Дума, умиляясь на решительность и сообразительность своего «царя».

      Улыбаясь, Михайла Скопин взялся за крестообразную ручку меча и встал. Он как бы выглядывал среди князей и бояр недовольных драчунов.

      Дума опять грохнула. Качали со смехом головами, вытирали мокрые шеи платком. Расправляли бороды.

      – Секретаря Бучинского ко мне. Быстро, – сказал Самозванец. Когда тот через несколько минут вошел, кланяясь «царю» и боярам, «Димитрий Иванович» произнес:

      – Ян, пошли в казначейство и передай решение Сената, то есть государственной Думы: согласно росписям пусть рассчитают всех.

      – Что? Всех хочешь распустить, государь?

      – Роту Доморацкого оставить. Это моя личная охрана. А нанятых Мнишеком грабителей на все четыре стороны.

      – А как же казаки?

      – Казаков в первую очередь. Вызови атаманов со списками. А мне пришли Сутупова, канцлера моего.

      Прибежавшему почти рысью Сутупову «Димитрий» приказал:

      – Богдан, озаботься государевыми кружалами. С сего случая ты значишься канцлером. Сегодня и шляхте, и казакам будут выдавать деньги за всю бывшую их службу. Так вот: чтобы более половины этого воротилось в казну через кабаки. Посему вели целовальникам отпускать водку день и ночь, без отказа. Кто не исполнит нашей придумки, тому батогов влепить на торгу для вразумления. Правильно сказал старик в Думе… как его звать забыл… «казна нынче тоща».

      Попировавши

47

Ферязь – длинный, расшитый дорогой боярский кафтан с высоко поднятым воротником.