Свобода по умолчанию (сборник). Игорь Сахновский

по своей воле возвращение, как правило, невозможно. В коммерческие структуры уволенных чиновников старались не брать, резонно опасаясь, что они притащат за собой политический «хвост».

      Вечером снова заглянул Надреев и между прочим спросил: «Что у тебя за проблема с Жабулаевым?» – «Никаких проблем, я зарубил его новый роман». – «Плохая книжка?» – «Мягко сказано». – «А ты в курсе, что сынок Жабулаева женился на сестре замдиректора Контрольного комитета?»

      Турбанова передёрнуло:

      «Ты уверен, что мне прямо необходимо всё это знать?»

      «Я тебя просто предупредил: будь поосторожней. Этот крокодил уже названивает по всем инстанциям».

      Время от времени Агата и Турбанов играют в разных людей. Вечером они сидят в Кафе № 16, бывшем ресторане «Нашатырь».

      «Как ты относишься к обывателям?» – вдруг спрашивает Агата.

      «Хорошо отношусь, они бывают очень трогательные».

      «Тогда сегодня мы играем в такую милую мещанскую парочку».

      Он придвигает к ней тарелку с куриным филе и говорит с большим чувством:

      «Ешь, рыбка, птичку!»

      Агата нежно хмыкает.

      «А если бы здесь, например, кормили жареной рыбой?»

      «Ну, тогда я бы сказал: ешь, птичка, рыбку! Кажется, у них ещё принято просить руку и сердце».

      «Тогда чего мы ждём?»

      «Вот я и собирался как раз. Дорогая! Я хотел бы просить твоей руки!»

      «Вот она! Левая… А как надо правильно отвечать?»

      «Надо отвечать тихо: я подумаю. И потом ставить корыстное трудновыполнимое условие».

      «Я подумаю. И про условие тоже. Один миллион долларов – нормально? Всего один».

      «Хорошо, дорогая, я постараюсь».

      Агата выходит из ванной мокрая, с полотенцем на голове, как в белой чалме.

      «Ты сейчас похожа на восточную рабыню из какого-то гарема».

      «О! В таких людей мы ещё не играли – в рабыню и господина».

      «Серьёзная идея, надо попробовать».

      «Значит, смотри, рабыня вся такая покорная и кроткая, а господин – такой брутальный тиран».

      Турбанов выпрямляет лицо, прежде чем сказать молча: «На колени, сука!», и в этот момент по комнате проносится что-то вроде шаровой молнии средних размеров.

      Агата встаёт на колени, обнимает его ноги и вдруг начинает рыдать.

      «Что стряслось?» – он тоже опускается на колени и прислоняется лбом к мокрой чалме.

      «Ведь бывает такое обожание, когда хочешь съесть предмет обожания? Вот! Держись от меня подальше! Если серьёзно, я очень боюсь тебя потерять. И ещё сильнее боюсь, что ты меня потеряешь. Всю свою жизнь я только и делаю, что теряюсь, с самых малых лет. Потом я даже заподозрила, что мир подменили, и у меня до сих пор такое чувство – что мир подменён».

      16. Второй рассказ Агаты

      Я приехала в гости к старшей подруге, которая жила в провинциальном городке. Мне было двадцать два года, и я знала этот город наизусть – он тесный, как шкатулка: маленькая площадь с бюстом Ильича и три с половиной