Акмеисты. Стихотворения. Осип Мандельштам

нности со мной

      И близости – какое наважденье!

      Но бреда этого вбирая зной,

      Перекипает в ревность наслажденье.

      Как ты звучишь в ответ на все сердца.

      Ты душами, раскрывши губы, дышишь,

      Ты, в приближеньи каждого лица,

      В своей крови свирелей пенье слышишь!

      И скольких жизней голосом твоим

      Искуплены ничтожество и мука…

      Теперь ты знаешь, чем я так томим? —

      Ты, для меня не спевшая ни звука.

1913

      «О, страсти, споря со словами…»

      О, страсти, споря со словами,

      Неистово кипят клоками,

      Но кольца сильных гибких слов

      Их мнут и гнут – и из оков,

      Укрощены, но в силе рвенья,

      Стремятся страсти; и теперь

      То не ожесточенный зверь,

      Ломавший прутья заключенья,

      А многопевное волненье.

      Как радостно таить в себе —

      Блаженство чистых оргий слова,

      Изнемогающих и снова

      Растущих в сдержанной борьбе!

      Вот – я; и явственное прежде

      Спустилось глубоко во тьму…

      Не всплыть ни скорби, ни надежде,

      Не возродиться ничему —

      Всё скрылось и ушло в основу

      Очаровательному слову.

1913

      «Плывет тоска, растёт, немая…»

      Плывет тоска, растёт, немая,

      И дорастает до границы слов.

      Ничтожен я… И, как подмытый у основ,

      Дух сник, а мысль блестит, карая,

      Точа изысканный и меткий приговор.

      Что? Я любуюсь им? – уж дальним, самовольным.

      И вспыхнул мир: я становлюсь довольным

      Ещё сильней, чем был до этих пор.

1905–1916

      «Ты помнишь камыш над гладью моря…»

      Ты помнишь камыш над гладью моря?

      Там вечер розовый лег над нами…

      Мы любовались, тихонько споря,

      Как эти краски сказать словами.

      У камней море подвижно, сине;

      Вдаль розовей, и нет с небом границы,

      И золотятся в одной равнине

      И паруса, и туч вереницы.

      Мы и любуясь, слов не сыскали.

      Теперь подавно. Но не равно ли? —

      Когда вся нежность розовой дали

      Теперь воскресла в блаженной боли.

1916

      Демерджи

      Не бойся, подойди, дай руку, стань у края.

      Как сдавливает грудь от чувства высоты,

      Как этих острых скал причудливы черты!

      Их розоватые уступы облетая,

      Вон глубоко внизу орлов кружится стая.

      Какая мощь и дичь под дымкой красоты!

      И тишина кругом, но в ветре слышишь ты

      Обрывки смятые то скрипа арб, то лая?

      А дальше, складками, долины и леса

      Дрожат, подернуты струеньем зыбким зноя,

      И море кажется исполненным покоя:

      Синеет, ровное, блестит – что небеса…

      Но глянь: по берегу белеет полоса;

      То пена грозного, неслышного прибоя.

1916

      Владимир Нарбут

      (1888–1938)

      В зной

      Диск кровавый исподлобья

      Смотрит. Зной – дыханье печек.

      Но зернистой звонкой дробью

      Рассыпается кузнечик.

      Травы жёстки: от сухменя,

      Серо-бархатны: от пыли!

      Долгоспинник к перемене

      Бьет пружиною подкрылий.

      Стрелкой двигается усик,

      А глаза – агатов почки.

      В паутине резких музык

      Косогор – в сухой сорочке.

      Как копьё поднявший воин,

      Жёлтый колос пепелится,

      Но кузнечиков треск зноен:

      Клонит к неге нивы лица.

      И в дремоте тяжко-пьяной

      Зреет мерный гуд прибоя:

      Под горою из тумана —

      Стрекотанье грозовое.

1909

      «С каждым днём зори чудесней…»

      С каждым днём зори чудесней

      Сходятся в вешней тиши,

      И из затворов души

      Просится