Когда солнце взойдет на западе. Анна Кей

Еда благоприятно влияла на настроение, так что Аямэ решила задать вопросы сразу, не дожидаясь утра.

      – Почти месяц, – избегая ее взгляда, ответил староста. Старик не боялся Аямэ, но пронзительные голубые глаза явно заставляли его чувствовать себя неуютно.

      – Что послужило причиной?

      Староста нахмурился, пытаясь припомнить. Тонкие губы зашевелились, он беззвучно проговаривал все, что вспоминал, и, отыскав нужное воспоминание, наконец заговорил:

      – Пару месяцев назад через нашу деревню проезжали несколько оммёдзи – чуть старше вас. Трое. Ехали в префектуру Биттю. Так они в лес наведались, проверили, нет ли там чего, оставили нам офуда и омамори[42] да и поехали дальше. А где-то месяц спустя после них все и началось. Это подходит?

      Аямэ неразборчиво промычала в ответ что-то среднее между «возможно» и «вряд ли, а сама задумалась. В Биттю обнаружили целое гнездо цутигумо. И так как сама Аямэ старалась избегать всего, что хоть как-то относилось к паукам, туда отправились несколько опытных и довольно сильных оммёдзи, призывающих огненных сикигами, так что вряд ли бы они нанесли вред Камикитаяме как умышленно, так и по незнанию. Но, возможно, одно их присутствие что-то пробудило? За последние пару лет подобное уже происходило.

      – Утром я отправлюсь в лес и проверю, в чем дело, – произнесла Аямэ, поблагодарила за суп и встала из-за стола.

      Ей выделили старенькую изношенную соломенную циновку – лучше, чем ничего – и устроили в пустующей комнате: дочь старосты вышла замуж и теперь жила в доме супруга, а жена старика гостила в соседней деревне у больной матери. Призвав сикигами волка, чтобы он оберегал ее сон, Аямэ устроилась поудобнее и закрыла глаза, стараясь уснуть. Что-то подсказывало ей, что, несмотря на сегодняшний довольно легкий день, завтра будет к ней куда менее милосердным.

      Она закрыла глаза, но, как ей показалось, почти мгновенно их распахнула, хватая воздух ртом и дрожа всем телом. Кошмары были привычным явлением в жизни оммёдзи, напоминая о неудачах и утратах. Аямэ же вновь снилась Рэн. Стояла перед ней с обвинением в мертвых глазах, и проклятые миазмы, тянущиеся от нее, заполняли воздух. Разорванное и неаккуратно соединенное обратно тело скрывалось во тьме, хотя убили ее жарким днем. Рэн из сна проклинала Аямэ, обвиняла, что та выжила, а ей пришлось погибнуть. И неотрывно смотрела с несвойственным настоящей Рэн осуждением – сон лишь отражал собственные терзания и домыслы Аямэ, не более.

      По крайней мере, она хотела в это верить.

      Каждый раз, стоило Аямэ побывать в родном доме, кошмары возвращались. Они не беспокоили ее в Сакаи, но стоило покинуть город – начинали преследовать с упорством хищника, почуявшего добычу.

      Сквозь сёдзи нерешительно пробивались первые солнечные лучи. Аямэ поднялась и погладила приблизившегося к ней волка. Он ласково уткнулся мордой в ладонь и тихо растворился в воздухе, когда она отозвала его. Аямэ встала на ноги и принялась

42

Омамори – японские амулеты, посвященные определенному богу и служащие для защиты. Представляют собой вышитый тканевый мешочек, в который вложен бумажный или деревянный талисман с названием храма, где изготовили омамори, или каким-либо благословением.