Бессонница. Сара Пинборо

захлопнув ее, тут же завожу двигатель. В зеркале заднего вида я вижу, как она стоит, глядя мне вслед. Я почти уверена, что Фиби улыбается.

      Как она могла так сказать про день моего рождения?

      Сучка, ну и сучка.

      4

      Пристроившись в хвост очереди, ползущей к выезду с парковки, я смотрю вперед. Фиби всегда утверждала, что сорокалетний рубеж ее не волнует, однако незадолго до собственного сорокалетия она внезапно уволилась с постоянной работы и оборвала все контакты со мной – какими бы нерегулярными они прежде ни были. Впоследствии выяснилось, что Фиби отправилась в Восточную Европу на какой-то кулинарный ритрит, что было абсолютно не в ее стиле. Так что она может говорить что угодно – только проблема сорокалетия затронула и ее.

      С тех самых пор, в общем-то, она и пропала. Во всяком случае, с моих радаров. И теперь, перед самым днем моего рождения, она почему-то ожидает, что после всех этих лет я внезапно возжелаю провести время с матерью. Это просто не укладывается у меня в голове.

      Время обеда, так что поток машин медленно движется к объездной в режиме стоп-старт. Раздраженные, угрюмые водители страдают от удушливой жары. Я включаю кондиционер. Нужно взять себя в руки.

      Она разбила голову о зеркало у себя в палате.

      Я сворачиваю налево, и движение наконец оживает. Я пытаюсь сосредоточиться на ожидающей меня в офисе куче несделанных дел. А еще придется что-то соврать всем о причине моего визита в больницу – на работе все считают, что моя мать давно умерла. Придется сказать, что Фиби попала в аварию, или что-то типа того… Мысленно я все время возвращаюсь к ней. К нашей матери. Наши бородатые шутки – Чего ты боишься? – Что мне исполнится сорок. Что я превращусь в свою мать — для меня пугающе правдивы.

      Сорокалетие всегда маячило словно призрак – больше передо мной, чем перед Фиби, потому что ее наша мать никогда не называла психопаткой. Это мне она иногда нашептывала, что я сойду с ума точно так же, как она. Шипела мне в лицо, до боли вцепившись своими пальцами в мои запястья, что во мне тоже течет дурная кровь. Она течет в жилах членов нашей семьи.

      Все, что я могу вспомнить о той части детства, что я провела с матерью, – смутные обрывки, за исключением того последнего дня. Фиби помнит больше, но ей было восемь, а мне – всего пять. Тогда мы в гораздо большей степени были сестрами. Между нами была связь. А потом настала та ночь, которая разделила нас всех.

      Лучше всего я помню утро. Последнее утро. Помню грубую материю ковра у себя под коленками – устроившись на полу, мы с Фиби мастерили открытку с большими цифрами 4–0. Фиби их очень аккуратно вывела, а я потом раскрашивала. Когда все было готово, Фиби крепко взяла меня за руку, и мы стали спускаться вниз по лестнице.

      На мгновение я словно возвращаюсь туда, теряюсь в воспоминаниях, но резкий звук клаксона возвращает меня в настоящее. Работа. Мне нужно на работу. Но даже паркуя машину, я почти физически ощущаю, как призрак моей матери возникает из самых отдаленных уголков моего сознания, а Фиби, схватив за руку, тащит меня прочь, подальше