Вальс в четыре руки (сборник). Коллектив авторов

его так тяготило. (Нужно еще заметить, он всегда скрывал происходящее, боясь выдать этим неуверенность в своих способностях, а вернее сказать, меньшую уверенность, нежели та, которой обладали его родители.) И тут выяснилась поразительная вещь! Его мать совершенно не помнила ни эпизода, произошедшего когда-то у них дома, ни Маевского, ни его гениального марша.

      – Ты меня разыгрываешь! Быть такого не может! – воскликнул наконец молодой человек. До этого казалось, что Сергей лежал на кровати без сил и ему трудно даже пошевелить рукой, но теперь он с проворством поднялся на локтях и уставился на мать.

      – Послушай, от этой болезни в твоей голове, наверное, появились нездоровые фантазии.

      – Что?

      – Да, да, ничего другого я предположить не могу. Я никогда не слыхала ни о каком Маевском, а то, что ты говоришь, будто этот человек когда-то приходил к нам в дом, чистейшая бессмыслица!

      – Почему? – не унимался Сергей.

      – Да потому, что такого никогда не было, я этого не помню.

      – Что же я, по-твоему, сочиняю? – Он очень любил свою мать и никогда не повышал на нее голоса, но теперь говорил довольно раздраженно.

      Начали вспоминать то время, когда Сергей был еще мальчиком, тех людей, которых мать приглашала домой, однако это так ни к чему и не привело – Маевский напрочь стерся из ее памяти. Внимательно изучая лицо матери, Сергей видел, что она говорит правду. Да и зачем ей было лгать? Верный способ проверить, действительно ли Маевский не приходил к ним в один из дней, когда отец был в отлучке, это вспомнить, по каким делам тот уезжал, – так по крайней мере они с матерью совместят в памяти конкретный день и сумеют убедиться, что их воспоминания не только различны, но и прямо противоречат друг другу. Однако, как ни старался Сергей сделать это, все его усилия результата не принесли – отец работал агрономом, управлял имением и часто уезжал на какие-нибудь полевые работы – видно, и этот раз не был исключением. А значит, оставалось сделать только одно…

      Невзирая на материны протесты и не говоря ни слова, Прокофьев поднялся с кровати, подошел к инструменту и взял первые аккорды марша. Раньше он, если и играл его, то только в одиночестве, ведь более всего мы скрываем свои раны от тех, кто беззаветно предан нам и верит в абсолютную непогрешимость. Мать кинулась за ним, но, как только Сергей коснулся пальцами клавиш, застыла вдруг и, уже позабыв о его хандре, лишь завороженно и удивленно смотрела на своего сына.

      – Ты не узнаешь этой музыки? – осведомился он, обернувшись с загадочной улыбкой и чуть растягивая аккорды.

      – Нет… не узнаю… это ты сочинил?

      – Да… – Этот ответ сам собою сорвался с его губ, а раздумывал он над ним гораздо позже. – …И выходит так, что еще очень давно сочинил…

      – Ты или тот человек, о котором… – все не унималась мать, но Сергей поспешно оборвал ее:

      – Забудь о нем, – он опять улыбнулся, и щеки его порозовели, – я верю, что ты никогда не знала Маевского. Верю…

      Когда Сергей показал этот