Menschen und Leidenschaften (Люди и страсти). Михаил Лермонтов

l)[1]

Посвящается:

      Тобою только вдохновенный,

      Я строки грустные писал,

      Не знав ни славы, ни похвал,

      Не мысля о толпе презренной.

      Одной тобою жил поэт,

      Скрываючи в груди мятежной

      Страданья многих, многих лет,

      Свои мечты, твой образ нежный;

      На зло враждующей судьбе

      Имел он лишь одно в пре<д>мете:

      Всю душу посвятить тебе,

      И больше никому на свете!..

      Его любовь отвергла ты,

      Не заплативши за страданье.

      Пусть пред тобой сии листы

      Листами будут оправданья.

      Прочти – он здесь своим пером

      Напомнил о мечтах былого.

      И если не полюбишь снова,

      Ты, может быть, вздохнешь об нем.

Действующие лица:

      Марфа Ивановна Грóмова – 80 лет.

      Николай Михалыч Волин – 45 лет.

      Юрий Николаич, сын его – 22 лет.

      Василий Михалыч Волин, брат Н<иколая> М<ихалыча> – 48 лет.

      Любовь, дочь его – 17 лет.

      Элиза, дочь его – 19 лет.

      3аруцкий, молодой офицер – 24 лет.

      Дарья, горнишная Громовой – 38 лет.

      Иван, слуга Юрия.

      Василиса, служанка 2-х барышень.

      Слуга Волиных.

      (Действие происходит в деревне Громовой.)

      Действие первое

      Явление 1

      (Утро.)

      (Стоит на столе чайник, самовар и чашки)

      Дарья. Что, Иван, сходил ли ты на погреб? Там, говорят, все замокло от вчерашнего дождя… Да видел ли ты, где Юрий Николаич?

      Иван. Ходил, матушка Дарья Григорьевна, – и перетер всë что надобно – а барина-то я не видал – вишь ты – он, верно, пошел к батюшке наверх. – Дело обыкновенное. – Кто не хочет с родным отцом быть – едет же он в чужие края, так что мудреного… А не знаете ли, матушка, скоро мы с барином-то молодым отправимся или нет? Скоро ли вы с ним проситесь?

      Дарья. Я слышала, барыня говорила, что через неделю. Для того-то и Николай Михалыч со всей семьей привалил сюда – да знаешь ли, вот тебе Христос – с тех пор, как они приехали сюда, с тех самых пор – (я это так твер<до> знаю, как то, что у меня пять пальцев на руке) – я двух серебряных ложек не досчиталась. Ты не веришь?

      Иван. Как не верить, матушка, коли ты говоришь. Однако ж это мудрено – ведь у тебя всё приперто – надо быть большому искуснику, чтоб подтибрить две серебряные ложки. Да! тут как хочешь экономию наблюдай и давай нам меньше жалованья и одежи и всё что хочешь – а как всякий день да всякий день пропажи, так ничего не поможет…

      Дарья. Это же вина всё на мне, да на мне, а я – видит бог – так верно служу Марфе Ивановне, что нельзя больше. Пускают этих – прости господи мое согрешение – в доме угощают, а сделалась пропажа – я отвечаю. Уж ругают, ругают! (Притворяется плачущею.)

      Иван. А можно спросить, отчего барыня в ссоре с Н<иколаем> М<ихалычем>? Кажись бы не отчего – близкие родня…

      Дарья. Не отчего? Как не отчего? Погоди – я тебе всё это дело-то расскажу. (Садится.) Вишь ты: я еще была девчонкой, как Марья Дмитревна, дочь нашей боярыни, скончалась – оставя сынка. Все плакали как сумасшедшие – наша барыня больше всех. Потом она просила, чтоб оставить ей внука Юрья Николаича – отец-то сначала не соглашался, но наконец его улакомили, и он, оставя сынка, да и отправился к себе в отчину. Наконец ему и вздумалось к нам приехать – а слухи-то и дошли от добрых людей, что он отнимет у нас Юрья <Николаича>. Вот от этого с тех пор они и в ссоре – еще…

      Иван. Да как-ста же за это можно сердиться? По-моему так отец всегда волен взять сына – ведь это его собственность. Хорошо, что Н<иколай> М<ихалыч> такой добрый, что он сжалился над горем тещи своей, а другой бы не сделал того – и не оставил бы своего детища.

      Дарья. Да посмотрела бы я, как он стал бы его воспитывать – у него у самого жить почти нечем – хоть он и нарахтится в важные люди. Как бы он стал за него платить по четыре тысячи в год за обучение разным языкам?

      Иван. Э-эх! матушка моя! – есть пословица на Руси: глупому сыну не в помощь богатство. Что в этих учителях. Коли умен, так всё умен, а как глуп, так всё – напрасно.

      Дарья. (с улыбкой). А я вижу и ты заступаешься за Н<иколая> Михалыча—он, видно, тебя прикормил, сердешный; таков-то ты, добро, добро.

      Иван (в сторону). По себе судит. (С гордым видом) Я всегда за правую сторону заступаюсь и положусь на всю дворню, которая знает, что меня еще никто никогда не прикармливал.

      Дарья.

1

Люди и страсти

(Трагедия)(Немецк.)