Крошка-убийца. Рэй Брэдбери

стерия. Парили острые инструменты, звучали голоса, мелькали люди в белых халатах.

      «Как меня зовут?» – подумала она.

      Алиса Лейбер. Она вспомнила. Жена Дэвида Лейбера. Но спокойнее от этого не стало. Она была наедине с этими тихими, шепчущимися белыми людьми, а ее переполняли нестерпимая боль, тошнота и страх смерти.

      «Меня убивают у них на глазах. Эти врачи, эти медсестры не представляют, что таится внутри меня. Дэвид не знает. Никто не знает, кроме меня и… убийцы, маленького душегуба, крохотного палача.

      Я умираю, а сказать им сейчас об этом не могу. Они засмеются и назовут меня сумасшедшей. Они увидят убийцу, возьмут его на руки, им и в голову не придет, что он повинен в моей смерти. Вот она я, умираю перед лицом Господа и человека, и нет никого, кто поверил бы мне, все будут смотреть на меня с недоверием, утешать ложью, похоронят, ни о чем не подозревая, оплачут и спасут моего губителя».

      «Где Дэвид? – задумалась она. – В комнате ожидания, курит одну сигарету за другой, прислушиваясь к долгому тиканью столь медленных часов?»

      Из всех ее пор извергся пот, и тут же раздался агонизирующий крик. «Ну! Ну! Попробуй убей меня! – кричала она. – Старайся, старайся, а я не умру! Не умру!»

      Пустота. Вакуум. Внезапно боль отпустила. Нахлынули усталость и сумрак. Все кончилось. О господи! Она стала погружаться в черное небытие, которое уступило место небытию и небытию, а за ними следующему и следующему…

      Шаги. Легкие приближающиеся шаги.

      Голос вдали произнес:

      – Она спит. Не тревожь ее.

      Запах твида, трубки, неизменного лосьона после бритья. Дэвид стоял рядом. И чуть поодаль безукоризненный запах доктора Джефферса.

      Она не стала открывать глаза.

      – Я не сплю, – тихо сказала она.

      Какой сюрприз, облегчение, что можешь говорить, жить.

      – Алиса, – сказал кто-то, взяв ее усталые руки. То был Дэвид.

      «Хочешь познакомиться с убийцей, Дэвид? – подумала она. – Я слышу, как твой голос просит разрешения посмотреть на него, значит, мне ничего не остается, как показать тебе его».

      Дэвид стоял над ней. Она открыла глаза. Комната стала в фокусе. Шевельнув ослабевшей рукой, она откинула одеяло.

      Убийца взглянул на Дэвида с крошечным, краснолицым, голубоглазым спокойствием. Его глубокие глаза сверкали.

      – Ax! – воскликнул Дэвид Лейбер. – Какой красивый ребенок!

      Когда Дэвид Лейбер приехал забирать домой жену и новорожденного, его ждал доктор Джефферс. Он жестом предложил Лейберу сесть, угостил сигарой, сам закурил, присел на край стола, долго серьезно попыхивал. Потом откашлялся, взглянул Дэвиду прямо в глаза и сказал:

      – Твоя жена не любит своего ребенка, Дейв.

      – Что?!

      – Ей пришлось нелегко. Твоя любовь ей очень понадобится в ближайшее время. Я тогда не все тебе сказал, в операционной у нее была истерика. То, что она говорила, – невероятно. Не стану повторять. Скажу главное: она чувствует себя чужой ребенку. Так вот, может, все очень просто и один-два вопроса все разъяснят. – Он пососал сигару, потом сказал: – Этот ребенок – желанный ребенок, Дейв?

      – Почему ты спрашиваешь?

      – Это важно.

      – Да. Да, это желанный ребенок. Мы оба хотели его. Алиса была так счастлива год назад, когда…

      – Гм… Тогда сложнее. Потому что если ребенок незапланированный, то подобные вещи объясняются тем, что женщине вообще ненавистна мысль о материнстве. К Алисе же это не подходит. – Доктор Джефферс вынул сигару изо рта, поскреб подбородок. – Тогда что-нибудь еще. Возможно, что-то случилось в детстве, а проявляется теперь. А может, это временно! Сомнение и страх бывают у всякой матери, испытавшей сильные муки и близость смерти, подобно Алисе. Если это так, то время залечит. Все-таки я считал, что должен рассказать тебе об этом, Дейв. Тебе это поможет быть мягким и терпеливым с ней, если она скажет что-нибудь о… ну… о том, что лучше бы ребенок не рождался. И если дела будут идти не очень гладко, заходите ко мне, втроем. Я всегда рад встретиться со старыми друзьями, ладно? Слушай, выкури еще сигару за… э… за ребенка.

      Был яркий весенний день. Автомобиль жужжал по широким, окаймленным деревьями бульварам. Синее небо, цветы, теплый ветер. Дейв говорил, закурил сигару, опять говорил. Алиса отвечала сразу, спокойно, все более расслабляясь. Но она держала ребенка не настолько крепко, не настолько тепло и не настолько по-матерински, чтобы рассеять подозрение, засевшее у Дейва в мозгах. Казалось, она держит фарфоровую куколку.

      – Ну, – сказал он наконец, улыбаясь. – Как мы его назовем?

      Алиса Лейбер провожала взглядом зеленые деревья, проносившиеся мимо.

      – Давай не будем сейчас это решать. Лучше подождем, пока не придумаем какое-нибудь необычное имя. Не дыми ему в лицо.

      Она произносила фразу за фразой, не меняя тона. Последнее замечание не содержало в себе ни материнского укора, ни интереса, ни раздражения. Она лишь проговорила его, и оно