Проект «Восход»: Цена правды".. Алла Нестерова

ше полиции. У меня был сканер полицейских волн, подарок от Дениса, моего единственного друга из IT-отдела газеты. Услышав в эфире код «труп, мужчина, огнестрел», я бросилась туда, даже не допив кофе. Теперь немного о себе. Меня зовут Лиза Воронцова. Мне 32 года, но в зеркале я вижу женщину, которая выглядит старше. Тёмные круги под глазами, резкие черты лица, волосы цвета воронова крыла, собранные в небрежный пучок. Говорят, я унаследовала глаза матери, серые, с холодным стальным отливом. Именно их, по словам отца, боялись те, кого она разоблачала в своих статьях. Но о ней, чуть позже.

      Снег хрустел под ботинками, когда я подошла к телу и чертыхнулась… Громов, наш мэр. Тело Громова лежало у замёрзшего фонтана, будто специально выставленное на показ. Пулевое отверстие между рёбер, не профессиональная работа или попытка замаскировать заказное убийство? Я наклонилась, чтобы сфотографировать следы, когда за спиной раздался хриплый голос:

      – Здесь вам не место, гражданка. Или вы хотите пополнить статистику?

      Я вздрогнула и обернулась. В трех шагах стоял высокий, сутулый мужчина лет сорока пяти, с лицом, испещренным морщинами и шрамом, возможно, от ножа, на шее около артерии. Он закурил сигарету, его пальто было покрыто желтыми пятнами, а в глазах отражалось презрение к себе и ко всему миру. Приглядевшись, я его узнала. Николай Семенов, бывший следователь МВД, уволенный после попытки обнажить коррупционную сеть в городской администрации. Теперь он частный детектив, злоупотребляющий дешевым виски и ненавидящий слово «справедливость».

      – Вы тоже не из полиции, – парировала я, не отрываясь от камеры. – Полиция ничего тут не сделает. Громов наступил на хвост тем, кто выше крыши.

      – Значит, вы знаете, кто это?

      Он фыркнул, выпуская дым:

      – Знаю, что вам лучше убраться отсюда. Ваша мать тоже любила совать нос, куда не следует.

      Мурашки побежали по спине. Я резко обернулась:

      – Вы знали мою мать?

      – Знаю всех, кто плохо кончил.

      Его слова попали прямо в цель. Я сжала кулаки, но сдержалась.

      – Откуда вы знаете о моей матери?

      Николай затянулся и посмотрел в сторону приближающихся полицейских сирен.

      – Я работал в отделе, когда случилось ДТП с Анной Воронцовой. Только это не было ДТП. У нас приказ был не копать, а я копнул. Через неделю меня перевели в другой отдел, а через месяц – выперли по статье.

      – Что значит, не было ДТП? – я шагнула к нему. – Что вы узнали?

      – Не здесь, – отрезал он. – И не сейчас.

      Моя мать, Анна Воронцова, была журналисткой, и ее работа в основном касалась расследований по коррупции и взяткам среди власть имущих. Она погибла, когда мне было 18. Официально, ДТП: грузовик врезался в ее машину на пустынной трассе под Белогорском. Но я помню, как за неделю до смерти мама говорила по телефону: «Если со мной что-то случится, ищи в делах мэрии».

      Отец, бывший следователь прокуратуры, ставший военным корреспондентом, мотался по миру. В последний раз его отправили в Сирию. Мы и так не очень ладили, а после смерти мамы наше общение свелось к редким звонкам с приветами; даже на праздники и дни рождения не созванивались. Два года назад мне сообщили, что отец погиб. Подорвался на мине. Одиночество закалило меня. Журналистика стала не выбором, а необходимостью, единственным способом докопаться до правды, которую они так и не успели рассказать. Прежде чем я успела ответить, к нам подошла Ирина Львова с чемоданчиком криминалиста. Как тесен наш город. Молодая эксперт-криминалист, 25 лет, недавно переведенная из Москвы. Хрупкая, с короткой рыжей чёлкой и татуировкой в виде пера на запястье. Говорят, её отец, генерал МВД, но Ирина уехала в провинцию, чтобы доказать, что может добиться всего сама. Могут и ошибаться, конечно. Ее взгляд скользнул по мне, задержавшись на фотоаппарате:

      – Вы журналист? Полиция запретила съемку.

      – Я уйду, когда вы ответите на вопрос: почему кошелек Громова нетронут, а часы Patek Philippe на месте?

      – Я не следователь, – ответила она. – Всю информацию для прессы даст завтра пресс-служба МВД. Хотя, уверена, дело передадут СК.

      Ирина нахмурилась, открывая чемодан:

      – Вы… Воронцова? Анна Воронцова ваша родственница?

      – Дочь.

      – Я читала её материалы в университете. Она… она герой.

      Николай закатил глаза:

      – Герои умирают первыми, девочки. Бегом отсюда, пока не началось.

      Но я уже шагнула к телу. Под светом фонарика заметила странное: стелька левого ботинка Громова была приподнята. Сердце забилось чаще. Притворившись, что поправляю шарф, я вытащила флешку, спрятанную под кожей.

      – Что вы делаете?! – Ирина сделала шаг ко мне, но я встала, притворно чихнув.

      – Простудилась. Пойду, не буду мешать вам работать.

      Николай усмехнулся мне в спину:

      – Наследственность – страшная штука.

      «Лиза, ты снова лезешь куда не надо», – прошептала я себе, пряча флешку в куртку. Голос