Понаехали. Карина Демина

стоило провести перед ними пальцем. Другие стонали, но тихонько, жалобно. Третьи, которых было немного, сидели и покачивались. Время от времени кто-то пытался говорить, да сбивался на непонятный лепет.

      – Эти при доме давно, как я полагаю, – Никитка указал на лежащих. – Их нужно к… нормальному целителю.

      Подобное признание далось с трудом.

      – Ими питались. Тянули жизненные силы. Сперва понемногу, и потому организм восстанавливался, но постепенно силы его истощались. И я не уверен… – Никита запнулся. – Получится ли их вовсе исцелить. Но попробовать стоит.

      Вот только попробуют ли?

      Откуда у дворни деньги, чтобы заплатить за эту вот пробу? А бесплатно целители работать не будут, не здесь, в Китеже, где каждый медяк на счету. Он же…

      Он потянулся к собственной силе, но та откликнулась вяло, шелохнулась было и отступила, затаилась, притворяясь, что вовсе её нет.

      – Я позабочусь, – Радожский мотнул головой и лицо отер. – Обо всем…

      – Этим досталось меньше, но все одно… тонкое тело их повреждено. Восстановится или нет само? Каждый случай индивидуален. А вот им только покой нужен. И питание нормальное.

      Никитка потер руки.

      И обнял себя.

      Холодно.

      Он уже привык к этим приступам холода, от которого не спасали ни пуховые одеяла, ни тулуп, ибо исходил этот холод не извне, а изнутри, оттуда, где образовалась звенящая пустота. И собственных слабых сил Никитки не доставало, чтобы её заполнить.

      А может, и не достанет.

      Проклятья – вещь малоизученная, и как знать, не вернется ли оно спустя год или два, или даже десять? Не отправит ли Никитку туда, где он и должен быть, оборвав одолженную его жизнь?

      И если так, то жениться он не имеет права.

      И ни на что не имеет права.

      Ему бы действительно удалиться, если не в собственное поместье, то хотя бы в бабкино, которое еще цело, как он надеялся, но… рады Никитке не будут.

      – Укрепляющие отвары. Снотворное. Но спать лучше не здесь. Это место слишком… грязное, – Никитка заставил себя думать о деле. – И след здесь останется на годы.

      Радожский задумчиво обвел двор взглядом.

      – Спалят, – сказал он уверенно. – Следствие закончат и спалят.

      Наверное, это было хорошо.

      И даже правильно.

      – Вы это… того… – Радожский вдруг смутился, что было для человека его характера и положения весьма странно. – На Курбинского гляньте, ладно? А то… тоже лежит… может, и ему целитель надобен?

      – И что, пригласите?

      Взгляд, которым Дурбина одарили, не обещал ничего-то хорошего. Но князь снизошел до ответа:

      – Радожские всегда поступали по чести.

      – Везет им…

      Ежи спал.

      Он лежал на лавке, бледный, что покойник, но при этом Никитка не обнаружил и следа повреждений на тонком его теле. Напротив, то переливалось всеми оттенками темноты, от ночного синего до черного, который в Никиткином воображении плотно увязывался с цветом бездны.

      И гляделось это тонкое тело на