Буквоежка: Дверь в страну недописанных строк. Наталья Телегина

орые когда-то съели его сердце. Они тикали громче, когда он врал, и сегодня их стук напоминал барабанную дробь. В кармане его потрёпанного свитера лежала шестерёнка с выгравированным словом «я успею» – последний подарок детей, которые плели из таких браслеты «от скуки». Если приложить её к уху, слышалось эхо его же голоса: «Тик… Я соврал… Так…»

      Он бросил стрелку в воду. Река, приняв её, выплюнула обрывок фразы: «Прости…» – но буквы тут же пошли ко дну как камни.

      – Мур-надоело? – Кот-библиотекарь запрыгнул на пень, сверкнув глазами-фолиантами. – Ты же знаешь, что она ждёт.

      Старик не ответил. Он помнил, как Элинор, его муза, смеялась под дождём, а её слова «Время – это просто слово» резали часы как нож. Тогда он попросил их остановить мгновение – и они впились в его грудь, вытеснив сердце. Теперь его стихи ржавели внутри механизма, а Элинор стала дождём, стучащим в окна по ночам.

      В таверне Бублика пахло зрелыми северными сияниями и тоской. Корчмарь налил ему «Сидр забытья», от которого часы затихали на час.

      – Выпей, – сказал Бублик, – а то опять соврёшь, что не боишься.

      Старик выпил. Тиканье стихло, и он услышал за окном знакомый стук – дождь выбивал ритм блюза. Он вышел, и капли скользнули по его щеке, как пальцы Элинор.

      – Она зовёт тебя, – Фея Без имени возникла из ниоткуда, её прозрачные волосы мерцали чернилами. – Но если войдёшь в дождь, часы остановятся. Навсегда.

      Старик сжал кулак. Часы, почувствовав слабину, взорвались грохотом, выплюнув шестерёнку «Ты проиграл».

      Кот-библиотекарь принёс забытое слово «смелость», вытащенное из глубин своих усов. Оно горело как уголёк.

      – Мур-держи. Но знай: если вставишь его в часы, они разорвут тебя.

      Старик вдохнул. Вспомнил, как Элинор танцевала под джаз, а он писал стихи, от которых река замирала. Тогда он хотел вечность – теперь хотел лишь услышать её смех.

      Он вставил слово. Механизм взорвался тишиной, а из груди вырвались стихи, запертые годами. Они сложились в письмо: «Прости. Я выбрал вечность, а нужно было выбрать тебя».

      Дождь подхватил послание и унёс в небо. А наутро у реки расцвели часовые колокольчики – хрупкие как правда. Они звенели каждый раз, когда кто-то произносил её.

      Теперь Старик Свитер сидел на крыльце своего домика-гриба и слушал, как дождь стучит по крыше стихами. Его грудь была пуста, но внутри больше не тикало.

      – Мур-она всё помнит, – промурлыкал Кот, прыгая на перила.

      А в реке, среди букв и восклицательных знаков, плавала стрелка с надписью: «Любовь сильнее времени». Но это знали только те, кто не боялся нагнуться и поднять её.

      Если услышите, как дождь поёт блюз – не прячьтесь. Может, это Элинор сочиняет новую историю. А если найдёте стрелку – бросьте её в реку. Вдруг чьё-то сердце заговорит снова.

      «Жила-была тишина, которая боялась эха»

      Жили-была тишина – не злая, не колючая, а мягкая, как облако из бабушкиного пледа. Она пряталась в карманах забытых слов, свернувшись клубком, и боялась лишь одного: что эхо разболтает её секрет. А секрет был прост: тишина знала рецепт счастья. Не того громкого, с фейерверками, а тихого – того, что прячется в скрипе половиц, в шепоте страниц книги перед сном, в паузе между «спасибо» и «пожалуйста».

      Каждую ночь тишина пробиралась к чернильной реке и воровала недописанные предложения. «Он так и не сказал…», «А что, если бы я…», «Прости за…» – эти фразы она выкладывала вместо тропинок. Если наступить на такую, под ногой расцветает книга. Откроешь – а она пустая. Но стоит подумать о чём-то сокровенном, страницы заполнятся буквами, будто их пишет невидимое перо. «Хочешь что-то узнать? Подними любую книгу с тропы», – шепчут жители, но сами боятся наступать на «спасибо».

      Эхо же – озорное, вечно юное – гонялось за тишиной по всему лесу. Оно мечтало выведать рецепт и спеть его на все лады: чтобы счастье раздалось эхом в каждом доме. Но тишина знала: счастье любит тишину. Оно тает, как сахар в чае, если его кричать.

      Помогал ей прятаться корчмарь Бублик – толстячок с бородой из виноградных лоз. В его таверне всегда стоял грохот: гости пели песни о потерянных носках, стучали кружками по столу, а кот-библиотекарь заказывал «сидр из маринованных огурцов» (он утверждал, что это улучшает память). Тут-то тишина и скрывалась – в огромной бочке с тем самым сидром. Внутри было тихо, пахло мёдом и старой бумагой, а если прислушаться – слышалось, как бродит по бочке само «одиночество», но это уже другая история…

      Однажды эхо всё же поймало тишину. Загнало её в угол у реки и закричало:

      – Скажи рецепт! Или я повторю всё, что ты проглотила!

      И тут тишина… заговорила. Не словами, а ветром, что играет в листве, шорохом страниц, звоном чашки о блюдце. Эхо растерялось – оно умело повторять, но не понимать. А тишина тем временем высыпала из карманов обрывки счастья:

      – Возьми. Это