Знак Потрошителя. Диана Удовиченко

в нездоровое забытье. Нюхали кокаин, пили настойку морфина. Сплин сплином, дорогой Холмс, но так больше продолжаться не может. Как врач, заявляю вам, что…

      Настя, совершенно не по-английски подбоченившись, сварливо прервала этот викторианский монолог:

      – Хватит тут благородного изображать! Говори по-человечески, от твоего занудства уснуть можно. С Данилкой мы сами разберемся, а ты расскажи лучше, что это был за чувак с катаной, который нас всех едва не перебил. И почему я видела его в портале?

      – Да, – умирающим голосом поддержал Дан. – Ты явно знаешь больше, чем мы.

      – Колись, собака! – Настя подступила к Сенкевичу, ухватила его за грудки, с силой встряхнула, что в исполнении английской леди выглядело диковато.

      Дан с одобрением наблюдал за действиями подруги, он и сам сделал бы то же, только вот сил не было. Внезапно комната опять накренилась набок, к горлу подступил ком, он громко икнул и закашлялся. Настя тут же выпустила пиджак допрашиваемого и, позабыв о нем, кинулась на помощь.

      Но девушка не успела добежать до кресла, как снаружи раздался настойчивый звонок.

      – Кто бы это мог быть? – пробормотала Настя, превращаясь в миссис Хадсон. – Звонит слишком громко, как лакей.

      – Ну так не открывай, – простонал Дан.

      – Нет, пожалуй, надо посмотреть, кто там.

      Настя поправила платье и вышла. Вскоре вернулась почти бегом, ловко накинула на Дана плед, закрыв его до груди, шепнула: «Осторожнее», только потом объявила:

      – Инспектор Джонс, джентльмены. – И удалилась.

      В комнату вслед за ней вошел высокий грузный мужчина, за спиной которого маячили два молодца-констебля в синих формах и высоких касках. Полицейские остановились на пороге, устремив на присутствующих безразличные взгляды.

      Инспектор прошел к Сенкевичу, без предисловий объявил:

      – Вы арестованы, доктор Уотсон.

      По его кивку один из констеблей, молодой, пухлощекий, с деревенским румянцем, прошел в комнату и защелкнул на запястьях Сенкевича неуклюжие браслеты, соединенные цепью, – наручники.

      – Но позвольте… – интеллигентно возмутился Сенкевич.

      – Не позволю, – буркнул Джонс и победно покосился на Дана. – Забирайте его, Смит.

      Констебль взял Сенкевича за плечо, подтолкнул к выходу. Настало время вмешаться. Дан собрался с силами, прокашлялся и, надеясь, что его голос звучит не как у дряхлого старика, произнес:

      – В чем, собственно, дело, Джонс? Почему вы врываетесь в мой дом и арестовываете моего друга? Извольте объясниться.

      Джонс важно потряс брылями, сделавшись похожим на старого, чрезвычайно упрямого английского бульдога:

      – Не мое дело объясняться. Объясняться будет Уотсон. Хотя… – Он злорадно усмехнулся.

      Чувствовалось: инспектор не любит Холмса и рад продемонстрировать свое торжество. Джонс выхватил газету из кармана Сенкевича, развернул:

      – Так и есть, свежий «Таймс». Читали новости,