Лунный Мальчик. Лана Блейк

ам мне было бы лучше. Намного лучше.

      Мы подъехали к небольшому, аккуратному дому на самом краю улицы. Он стоял у самой лесополосы, отделённый от остального городка. После шумного большого города, где я жила с мамой, тишина здесь казалась почти физической – она звенела в ушах.

      Социальная работница вышла первой. Поправила воротник пальто и позвонила в дверь. Она старалась быть доброжелательной, но в её лице читалось одно желание – закончить дело и уехать.

      Прошла минута, и дверь открылась. Я впервые увидела своего отца.

      Он был высокий, с правильными чертами лица, даже привлекательный – но тогда я этого ещё не понимала. Позже, повзрослев, я осознаю, насколько он нравился женщинам. Как умел казаться милым. Но ребёнка не обманешь.

      В его глазах не было тепла. Ни радости, ни облегчения, ни даже интереса. Он не обнял меня, не сказал ни слова. Ни одной попытки утешить ребёнка, у которого только что исчез весь мир.

      Я не знала, чего ожидала. Где-то в глубине души надеялась, что он будет рад меня видеть. Что я для него хоть кто-то. Мне так хотелось отца – как у других детей. Но очень скоро я пойму: иногда лучше, чтобы отца вообще не было.

      Социальная работница бегло осмотрела дом, открыла холодильник, кивнула, что всё в порядке. Он подписал какие-то бумаги, и она повернулась ко мне:

      – Ну, удачи тебе, Пэм. Теперь ты дома, у своего отца, – сказала она, натянуто улыбаясь.

      Потом повернулась к нему:

      – Хорошая девочка. Всего доброго, мистер Никсон.

      Она вышла, не взглянув на меня снова. Мы услышали, как захлопнулась дверь машины, и она уехал прочь. А мы с ним остались. Просто стояли в тишине посреди гостиной. Кажется, он и сам не знал, что со мной делать. Я свалилась на него, как снег в июне.

      Он посмотрел на меня и произнёс ровным голосом:

      – Если будешь делать, как я говорю, проблем не будет. Но если ослушаешься хоть раз – сильно пожалеешь.

      Не этих слов я ждала. У меня скрутило живот, и горло сжалось от страха.

      Он молча развернулся и повёл меня на второй этаж – в мою комнату.

      В тот момент я поняла, почему мама никогда не говорила о нём. Почему переводила разговор, когда я начинала задавать вопросы. Почему её лицо каменело от одного упоминания. Я поняла – ему нельзя перечить. Лучше держаться подальше. Он опасен.

      В тот вечер мне никто не прочёл сказку. Не поцеловал на ночь. Не спросил, как прошёл мой день. Я сама разобрала свои вещи, сама как могла застелила большую, чужую кровать и легла, прижимая к себе плюшевого мишку. Он пах мамой. Но этот запах исчезал с каждым днём, как и она сама из моей памяти.

      Я смотрела в потолок и не понимала, что будет дальше. Но мой детский разум не мог представить того, что меня ждёт дальше. Я заснула в слезах – хотя думала, что плакать уже не могу.

      С этого дня моя жизнь подчинялась его настроению.

      Я по звуку шагов, по тому, как он открывал холодильник или хлопал дверью, сразу понимала – можно ли сегодня показаться ему на глаза. Стоит ли просить хоть о чём-то, хоть о мелочи. Это была игра – угадай его настроение. Не угадала – новый синяк был почти гарантирован.

      Он не бил меня часто, но этого хватало. Я боялась его до дрожи. По-настоящему. Иногда мне казалось, он может меня убить. Его взгляд прожигал насквозь. Я цепенела, едва встречаясь с ним взглядом. Именно тогда я научилась сдерживать слёзы при нём – они его злили. Научилась копить обиды. Днём я молчала. А ночью – прятала лицо в подушку и плакала. Беззвучно. Чтобы он не услышал.

      Весь дом лёг на мои плечи. Я всегда любила помогать маме – она спокойно, по-доброму учила меня домашним делам. Но здесь было иначе. Здесь я должна была знать, какие тосты он любит. Какую яичницу. Как он пьёт кофе. Что готовить на ужин. Как гладить его рубашки. Всё – идеально. Как будто я не ребёнок, а взрослая женщина, и мне заранее должны были быть знакомы все тонкости, к которым другие приходят годами.

      Но мне было восемь. И многое не получалось. За каждую ошибку – подзатыльник.

      – Ты же девочка! – орал он на меня. Я не знала, что ответить на этот железный аргумент. Постепенно начала жалеть, что не родилась мальчиком. Сейчас понимаю – будь у него сын, ему, наверное, было бы ещё хуже. Даже страшно представить, какого монстра он мог бы вырастить.

      Он часто говорил:

      – Ты же будущая женщина. Какой с тебя толк? Что ты можешь понимать в этой жизни? Ваша задача – рожать. А от этого вы потом тупеете.

      Господи, как мама могла связаться с таким человеком? Неужели не видела? Она казалась мне умной, светлой, жизнерадостной. Но потом, когда я повзрослею, я всё пойму. И перестану её винить.

      При этом я должна была учиться на отлично. Мои желания, мои болезни, усталость, страх – не имели значения. Мое детство закончилось в тот день, когда я переступила порог этого дома.

      Я даже забыла, что такое играть. Вместо того чтобы с подругами варить «суп» из листьев и камней, я каждый вечер готовила ужин отцу. Вместо того чтобы играть в «дочки-матери» или учиться быть кем-то, я