Там, где твое сердце. Людмила Зарецкая

дух захватило.

      – Красиво тут, – восхищенно произнес он. – Такие деревья интересные.

      – Это дед посадил, – гордо сказала Лера. – На этих землях как раз был его колхоз. Это он усадьбу сохранил и барский дом разрушить до основания не дал. Он всегда говорил, что плох тот народ, который не ценит свою историю. И поэтому хозяйственные постройки усадьбы максимально по назначению использовал. То есть в жеребятнике жеребят поселил. В конюшне – лошадей. В амбарах посевной материал хранили. В общем, в социалистические годы он тут ничего разрушить не дал, а как перестройка началась, сразу же начал восстановления требовать.

      – Странно это, у тебя ж дед коммунист был?

      – Еще какой! Он на фронте в партию вступил. Мальчишкой еще. И всю жизнь свято верил в ее идеалы.

      – Так как же он барскую усадьбу восстанавливал? И храм?

      – Такая вот борьба и единство противоположностей, – улыбнулась Лера. – Дед был очень хороший человек. И очень правильный. Мы даже из-за этого над ним смеялись, хотя иногда и не до смеха было. К примеру, я сижу на диване, книжку читаю. Пошла в туалет, возвращаюсь – книжки нет. Он ее на место в шкаф поставил, на полку. Я говорю: «Дед, зачем? Понятно же, что я сейчас вернусь», а он отвечает: «Так положено». В общем, он считал, что усадьба – это памятник. И ее обязательно надо восстановить. И церковь тоже. Так что он еще, пока председателем колхоза был, эту работу начал. Землю отстоял, сделал так, чтобы усадьбу памятником федерального значения признали. Ее только статус и сберег. Знаешь, сколько тут желающих было территорию эту приватизировать?

      – И это все земля усадьбы?

      – Нет, столько земли не отдать и у него бы не получилось. Вон, видишь, слева поселок начинается. Это не мамин, а элитный. Тут ого-го дома какие. В общем, эту землю дед под строительство отдал, чтобы саму усадьбу отстоять. Но клены тоже как-то от вырубки защитил. Да их и не трогает никто. Красиво же. Даже для новых русских.

      Олег, отвлекшись от дороги, снова посмотрел в окно. Уходили вдаль клены, открывая аккуратные добротные особняки за кирпичными и коваными заборами. В форме кленовой полосы было что-то странное. Неровная она была какая-то. Но спрашивать про это у Леры он не стал, да вскоре и забыл. Подумаешь, клены и клены.

      – А мама твоя тут как директором сделалась? – поинтересовался Олег.

      – Так когда тут музей открыли, дед и настоял, чтобы ее назначили. У нее же образование подходящее, а он всю душу в восстановление усадьбы вложил. Естественно, с мамой ему спокойнее было. Он первое время фактически сам всем руководил, да и до своей смерти в курсе всех дел был. Это уж потом маме пришлось весь воз на себе тащить.

      – А дед твой давно умер?

      – В две тысячи втором году. Ему всего-то семьдесят шесть исполнилось. Жить еще и жить. Ты знаешь, он умер как праведник.

      – То есть?

      – Да в одночасье. Днем они с мамой отсюда приехали, все в порядке было. А вечером ему плохо стало, и за полчаса все кончилось. Даже «Скорая» приехать не успела. Инфаркт.

      – А историко-этнографический