Блуждающие токи. Игорь Резун

стал проявлять самое поганое своё свойство – текучесть. Он научился неожиданно вскипать, как море, становится белой пеной; он и так был мелок, невероятно мелок – это был даже не песок – нет, это был порошок, супесь, пудра… Он вскипал на целых полях и поглощал всё, что торопилось убежать поверху, по простым дорогам и рельсам. Так пропали на экранах радаров двадцать броневиков Югорского Нацбанка, по пять тонн золотых слитков в каждом: пропали в одну секунду, вместе с охраной, амфибиями, бронетранспортёрами, передвижными радиостанциями – вот были они, и нет; только белая позёмка бежит по глади зыбуна. Над местами таких вскипаний начали падать транспортные и военные самолёты, проваливались сначала в полный вакуум, неизвестно отчего образующийся над такими проплешинами – а затем и туда, в эту нежить… Бесследно… Зона не любила оставлять следов. Это сейчас она успокоилась и заматерела, наелась и обленилась; позволяет себе лениво бросать недоеденные куски – как то, что видят камеры на датчиках от первого до шестого: Вагоны, Лимузин, Самолёт, Виадук, Мачта и Вокзал.

      Впрочем, вряд ли Зона делала это из чувства жестокости: нет, она просто брала своё. По крайней мере, Байму казалось так сейчас, на исходе тринадцатого года Аномалии. Она прогоняла людей со своей территории. Расплескавшись на пространстве на пятьсот тысяч квадратных километров – не сразу, а рывками, приводящими в ужас всех, рывками неожиданными, хоть и небольшими, она, наконец, замерла – безмолвная, мёртвая, пустая, занесённая белым песком – сплошная равнина сахара или соли, кому как нравится, играющая барханами, словно мышцами…

      Карантинная Зона «Югорская Природная Аномалия» – так и назвали поначалу, это потом понапридумывали аббревиатур и наплодили вокруг всяких проверяющих, контролирующих да инспектирующих. Огородили, окольцевали, окружили плотным кольцом, нагнали военных, ни чёрта толком не понимавших, кроме одного: не пускать и не выпускать; впрочем, пускать было некого, кроме отдельных, сдуру рвавшихся туда мародёров – и выпускать тоже некого, ибо ничего белкового, жизнеспособного, в Зоне не осталось, ни людей, ни живности, никакой…

      Ну, а потом открыли Т.О.Т.

      Байм тогда как раз заканчивал высшую ступень Тайского Национального Полигуманитарного колледжа.[8]

      Он моргнул, посмотрел на экран: программа, загрузив в матрицу данные со всех шести датчиков, показала ему бледные пальцы международного знака ОК. Байм одной клавишей поставил информацию в очередь на обработку и последующую отправку; теперь только переводить это всё в бумажную версию. Но сначала надо позавтракать.

      Он вздохнул, и, легко вынеся своё молодое тело из эргокресла, направился в кухонный блок.

      05:45 АТ

      Наблюдательная станция – пять белых шаров на невысоких бетонных опорах, поставленных, в свою очередь, на гусеницы из углеводородного

8

В описываемое время человек идёт в школу в 10 лет, обучение длится до 25 лет, затем 10-летнее обучение в вузах со стажировками, в 35 лет он начинает работать по специальности, в 40 лет сдает экзамен на специальность и начинает карьеру.