Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон. Кен Лю

чудовища.

      Взяв в руки большое сверло, он вновь поднялся к новому потолку рубки – трухлявому, покрытому морскими желудями днищу города-корабля. Просоленное дерево невыносимо воняло, и ему пришлось задержать дыхание. Таквал приложил сверло к потолку, и остальные матросы принялись крутить большой лучок.

      – Что за подлые фокусы! – закричала Радия. – Все-Отец покарает вас!

      Другие воины льуку, собравшиеся на носу города-корабля, одобрительно загудели и застучали палицами и секирами.

      В театре теней между тем происходило следующее. Гаринафин, объединив силы с легендарным наездником, вернулся к угловатому городу варваров-дара. Но громадный наездник оказался скорее обузой: с этим необъятных размеров пассажиром бедный гаринафин едва держался в воздухе. Кроме того, варвары-дара неустанно посылали ему воздушные змеи со всевозможными деликатесами: корзинами округлых фруктов, свиньями из двух колец, отарой сферических овец и даже непомерно раздутой коровой. Наездник-обжора проглатывал все, что ему присылали, и теневая кукла вскоре раздулась, как гигантский воздушный мешок.

      Аккомпанемент стал легкомысленным и насмешливым; звон колокольчиков напоминал смех, рожки имитировали выход кишечных газов, а вялый перестук барабанов изображал урчание в набитом животе.

      Воины льуку в ярости смотрели, как гаринафин на ширме еле-еле плелся под тяжестью бесполезного пассажира. Боевые воздушные змеи – квадраты с длинными развевающимися хвостами – атаковали никчемного наездника и его несчастное животное, словно стая стервятников незадачливого издыхающего быка.

      Горнисты на змеях заиграли траурный марш, насмехаясь над жадным, ненасытным Тенрьо.

      Злость льуку стала почти осязаемой. Спектакль импровизированного театра теней, начавшийся в духе эпического повествования о героических подвигах одинокого гаринафина, теперь превратился в явный фарс, высмеивающий пэкьу Тенрьо, а заодно и весь народ льуку. Столь грубую клевету невозможно было стерпеть. Зрителей переполняли эмоции, проклятия неслись по всей палубе и такелажу. Некоторые воины швыряли все, что попадет под руку – кубки, тарелки, объедки, мусор, – в направлении далекой светящейся ширмы. Другие молотили палицами и секирами по мачтам и палубе города-корабля, как будто нападение на собственное судно могло подстегнуть вымышленного пэкьу и помочь ему выйти из бедственного положения. Кое-кто взобрался по канатам и пытался сломать реи и латы. Факелы, освещавшие палубу, замерцали, словно бы напуганные внезапной переменой настроения экипажа.

      Глядя на этот хаос, Наку Китансли не верил своим глазам. Буйное веселье вкупе с горячительными напитками, дурманящими ягодами и листьями вскружило воинам головы, сделало их уязвимыми, излишне чувствительными к поворотам сюжета. Тан глубоко пожалел о том, что позволил команде смотреть представление, а тем более поощрял это.

      Но было уже поздно. Несколько кулеков швырнули за борт бочку с вяленым мясом, заулюлюкали