Книги прочитывают Вас раньше, чем Вы прочитываете их. Игорь Владимирович Кочкин

/p>

      Был этот мiр глубокой тьмой окутан.

      Да будет свет! И вот явился Ньютон,

      Но Сатана не долго ждал реванша,

      Пришел Эйнштейн – и стало всё как раньше.

      С. Маршак.

      Война – это мир…

      Д. Оруэлл, «1984».

      И увидел Господь, что велико развращение

      человеков на земле, и что все мысли и помышления

      сердца их были зло во всякое время. И раскаялся Господь,

      что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем.

      Бытие, 6:5,6.

      Бобби перегнулся через стойку,

      чтобы его никто больше не слышал.

      – Вы только не шарахайтесь, – сказал он. –

      Пусть вас не смущает размах. Нужно дерзать, Том.

      Давайте напишем с вами конец света. –

      Он выдержал паузу. – В натуральную величину…

      Э. Хемингуэй, «Острова в океане».

      Что же ещё столь пагубного в редакционные умы беларуского1 толстого, иллюстрированного – по западной кальке! – журнала образца 1997 года я успел посеять?

      То, что всем нам не так уж и много надо от жизни: простой пищи, простой одежды, простых друзей (не числом в миллион душ), супругу (супруга), деток, внуков, правнуков. И ещё не помешало бы иметь крепкую, без протечек во время непогоды, крышу над головой. Ну так не я первый, кто об этом сказал.

      Во время бесконечных редакционных перекуров о какой только бредятине мы не говорили: о связи либидо и творческих кризисов; о гонорарных сетках в разных СМИ; о процентном соотношении профессионалов и непрофессионалов в любом деле; о несоответствии того, что происходит в жизни, с тем, чем обычно кормят газеты и журналы, радио и телевидение своих читателей, слушателей, зрителей.

      Хотя стоп: одно событие – из ряда вон, как сказал бы профессор Воланд2! – числилось за мной.

      Событие это было подобно метафорической шаровой молнии, которая образовалась в редакции из ничего, но не исчезла опять в никуда, а продолжала висеть под потолком, медленно-медленно перемещаясь вокруг люстры из пяти плафонов, не работающей никогда по причине её неисправности.

      А началось всё с того, что Дима пожаловался на нехватку тем. И под этим предлогом Лолита Михайловна, наша суровая редакционная шефиня, тюкает его изо дня в день.

      – Все шишки на мою голову… – нахмурился он. – Нет, видите ли, значимых тем, чтобы они захватывали! Чтобы они могли парализовать читательскую аудиторию! Всё, что я делаю, «настолько затасканно, что вызывает зевоту». Может, начать писать про Холокост? Или про кровавого Сталина? Или про гадкий СССР и поганую Рашку, чтобы всё было в ажуре? И дурью впустую не маяться.

      – Или про педерастов, – сказал я. – Тема «актуальная». И «незатасканная».

      – Или про лесбиянок. Мне девочки более симпатичны, чем мальчики.

      Я, без какой-либо задней мысли, его успокоил:

      – Да, тем кругом – валом. Причём все они на поверхности. Надо их только увидеть.

      – Ну конечно, – уныло ответил Дима: мол, языком трепать – не мешки таскать. И спросил с вызовом: – Ну например?

      – Что например? – не понял я.

      – Ну назови любую тему, чтобы она была на все времена. Только чтобы на все.

      – Да, пожалуйста. Готов записывать?

      – Как юный ленинец: всегда готов!

      – Давным-давно… – начал говорить я.

      – Очень давным-давно? – с нескрываемой иронией перебил меня Дима.

      – Очень, – спокойно ответил я.

      – Итак.

      – Возможно, что при царе Горохе или того раньше, я был – случайно – очевидцем одной драки. Я был – случайно – её участником. Я остаюсь участником её до сих пор.

      – Это как это? – ошарашенно вытаращил глаза Дима. – Она не закончилась?

      – Ну ты же сам просил тему, чтобы «на все времена». Драка была в прошлом. Она идёт сейчас. И она будет продолжаться в будущем. Пойдёт?

      Дима кивнул головой.

      Тему своей истории я определил так: Страх.

      – Страх? – переспросил он.

      – А что может сильнее страха парализовать человека? А кого-то – есть такая дикая гипотеза, – и осчастливить.

      Дима озабоченно почесал затылок.

      Город. Летняя ночь. На улицах ни души, как после нейтронной бомбы.

      Как будто мы знаем, как бывает после нейтронной бомбы.

      Дома, обычные, многоэтажные, а также небоскрёбы из стекла, металла и бетона, с чёрными глазницами окон целы и невредимы. И фонари светят. И светофоры работают. И автомобили брошены у обочин, и все они с ключом в замке зажигания: если хочешь – садись в любой и катайся, сколько душе угодно.

      По этому городу шли двое – Он

1

Почему слово «беларуского» в тексте написано с одной «с»? По мнению В. Даля, правильнее писать слово «руский» с одной «с» (Рускiй человек… Рускiй мороз… Здесь руским духом пахнет… Рускiй ум… Рускiй Бог… Руское спасибо. Руская рубаха… Правда Руская; только Польша прозвала нас Россiей, россiянами, россiйскими, по правописанiю латинскому, а мы переняли это, перенесли в кирилицу свою и пишем русскiй! (Толковый словарь живаго великорускаго языка Владимира Даля. С. Петербург, Издание книгопродавца-типографа М.О. Вольфа, 1882, том четвёртый, стр. 114).

2

Персонаж романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита».