Насилие. Микросоциологическая теория. Рэндалл Коллинз

в том, что во время таких мероприятий солдаты собирают информацию, оставаясь невидимыми, а прежде всего они позволяют избежать нападения на врага. Среди боевых командиров масштаб психических расстройств также был гораздо меньше, хотя в большинстве войн физические потери среди них были в относительном эквиваленте значительно выше, чем среди их подчиненных [Grossman 1995: 64]. Как видно, в данном случае источником напряженности не является ни страх смерти и ранений, ни принципиальное отвращение к убийству, поскольку командиры отвечают за то, чтобы отправлять своих людей совершать убийства, и действительно заставляют их преодолевать собственные страх и отсутствие соответствующих навыков. Отличие, которое, по-видимому, избавляет командиров от напряженности/страха, заключается в том, что лично им убивать не приходится. То же самое относится к солдатам, которые не стреляют из своего оружия, но часто выполняют другие полезные задачи на поле боя, например помогают заряжать оружие тех, кто ведет огонь [Grossman 1995: 15]. Этот момент свидетельствует о том, что зачастую они готовы подвергать себя такой же опасности, как и те, кто стреляет. Дело вовсе не в том, что такие солдаты против убийств, – они попросту не могут заставить себя совершать их своими руками.

      Медики во время сухопутных сражений подвергаются опасностям того же рода, что и пехотинцы, однако для них характерен гораздо меньший уровень утомления от боя [Grossman 1995: 62–64, 335]. Еще более распространенными среди медиков, по-видимому, являются действия с максимальным уровнем эффективности: в ходе войн, которые США вели в ХX веке, врачи получали большое и постоянно возраставшее количество медалей за отвагу, что свидетельствует о высоком уровне их храбрости [Miller 2000: 121–124]. При этом уровень выполнения стандартных действий у медиков в бою выше, чем у обычных солдат: ни разу не доводилось слышать, чтобы военные врачи не исполняли своих обязанностей в масштабе, сопоставимом с долей солдат, не использующих оружие по назначению, – хотя в том случае, если бы медики уклонялись от оказания помощи раненым, солдаты на поле боя могли бы на это пожаловаться. К тому же именно медики наиболее часто становятся свидетелями болезненных и калечащих последствий неприятельского огня. Все это указывает на наличие у них некоего социального механизма, позволяющего дистанцироваться от страха получить ранение, а что еще важнее, от более общего источника напряженности/страха в бою. Медики сосредоточены не на противостоянии с врагом, не на убийстве, а на спасении жизни. Они переворачивают привычный гештальт восприятия ранений, видя их в иной системе координат – именно этот момент и отправляет их в гущу боя34.

      Еще одним свидетельством того, что страх перед ранением не является единственным источником напряженности, выступает тот факт, что признаки страха присутствуют даже среди тех, кому принадлежит преимущество, а риск получить увечье невелик либо отсутствует. Опросы вооруженных бандитов и их жертв демонстрируют,

34

В качестве характерного примера можно привести действия одного медика, который под сильным огнем пошел вперед, чтобы оказать помощь раненому солдату, явно находившемуся при смерти. Вот как объяснял свои действия сам этот медик: «Когда кто-то зовет врача, испытывая боль, если ты врач, ты побежишь на этот крик» [Miller 2000: 42].