Немолодая девушка весной. Надежда Романовна Попова

но, каждый год её ждала и, как дура, худела, втайне продолжая питать эти самые радостные надежды на новую встречу. А весна её каждый раз обманывала, подкидывая вместо нового возлюбленного разлуку со старым.

      Кстати, и день рождения у неё весной. В этом году – тридцать пятый. А нет ни мужа, ни детей, ни любимого. Подруга – дважды разведённая, с тремя детьми, – недавно цинично посоветовала: в следующий день рождения утром выйди на улицу и отдайся первому встречному. Он и будет твоя судьба! Олька грустно усмехнулась. Она всю жизнь искала этого «первого встречного», но почему-то никто не шёл ей навстречу. Рядом, бывало, шли, но – жадно глядя вперёд. Наверное, тоже высматривали ту, что пойдёт им навстречу. А Олька так, случайный попутчик на данном отрезке времени.

      … В школе на вечеринке в честь восьмого марта её пригласил танцевать самый красивый и самый умный мальчик в классе. Это было неожиданно, потому что невзрачная троечница Олька и блестящий, идущий на медаль Алик никогда не общались. Вообще. Олька даже не была уверена, что он знает, как её зовут. Шансов заинтересовать его у неё не было никаких.

      А тут в тёмной рекреации, где она стояла у стенки с двумя подружками, такими же непопулярными в классе, как она сама, он вдруг подошёл, взял её за руку и вывел на середину. Олька шла за ним, как в обмороке. Алик обнял её, плавно закружил. Звучала незнакомая Ольке композиция на английском языке. Алик уверенно и сильно привлёк её к себе, прижался щекой к щеке. Олька обмирала от близости и тревожной нежности песни. Казалось, певица не пела, а выдыхала песню. Она выпускала слова, окутанные лёгкой, тонкого рисунка мелодией, так бережно и сокровенно, как отогретого за пазухой птенца на морозный воздух. Звуки метались между колонками, мягко натыкаясь на стены, на обнявшихся в танце людей, и от этих столкновений рассыпались, тихо таяли и окончательно растворялись в темноте. На смену им возникали новые, такие же лёгкие и трепетные. Под эту песню хотелось плакать, навзрыд, плакать не о том, что прошло, а о том, что могло быть, но не будет… Олька чуть подалась назад, желая заглянуть в его лицо. Он прошептал что-то неразборчивое и снова мягко и сильно притиснул её к себе, поудобнее пристроил щёку. Олькин сладкий обморок продолжался ещё пару минут. Потом в уши ударила тишина, и разгорячённой, припотевшей щеке вдруг стало холодно. Алик довёл её до того места, откуда взял, и вернул в компанию невостребованных подружек. И всё. То есть, вообще – всё. Как будто ничего и не было. До самого окончания школы Олька сходила с ума, не понимая – что это?.. Правда, в конце того вечера она слышала, как ребята смеялись: Алик специально снял свои очки с толстыми стёклами, чтобы не выбирать приевшихся красавиц, а разнообразить ассортимент. Но такое объяснение её не устраивало, и она страдала, что не помешало Алику получить медаль и покинуть школу в окружении друзей и подруг, так и не дав понять влюблённой до одури Ольке, знает ли он хотя бы её имя.

      В институте, где ребят хватало не на каждую группу, да и те, несмотря на явную второсортность, тут же были разобраны, Олька оказалась так же непопулярна и никому не интересна, как и в школе. Потом, конечно, было у неё два-три невразумительных романа – с сорокалетним бухгалтером, брошенным женой, но, как оказалось, не насовсем; с горячим волосатым Зауром, чьи возраст, национальность, профессия и семейное положение так и остались для неё загадкой; и ещё… так, не стоящее упоминания. И каждый раз всё начиналось в конце лета или осенью и обрывалось, как нарочно, весной. Никак не удавалось Ольке осуществить свою мечту – отметить день рождения с любимым.

      Два года назад подруга уехала в отпуск и оставила ей свою собаку. Олька пошла с ней гулять на пустырь, где собирались местные собачники. Там познакомилась с Лёшей. Он выгуливал тёмно-рыжую собаку – высокую, гладкую, нервную. На спине у неё топорщилась дорожка шерсти, растущей почему-то в обратную сторону. Лёша объяснил, что это порода родезийский риджбек, выведенная специально для охоты на львов. Ольке было непонятно. Каким образом можно заставить шерсть расти в неестественном для неё направлении? Зачем? В качестве украшения? Визитной карточки породы? Или этот узкий вздыбленный лоскут каким-то образом способствует благоприятному исходу битвы со львом? И зачем заводить такую собаку в Москве? В малогабаритной двушке панельного дома? Она уже знала, что Лёша живёт с мамой и старшей сестрой, которая, разведясь с мужем, вернулась к ним вместе с шестилетним сыном.

      Сама Олька жила примерно в таких же условиях. Только у неё был ещё папа. И этот папа поставил жёсткое условие: Олька должна непременно выйти замуж! Никаких «мы с молодым человеком решили пожить вместе»! Только свадьба и рождение ребёнка в законном браке! Хватит одной матери-одиночки в семье! То есть, встречаться им с Лёшей негде.

      Накануне возвращения подруги, когда Олька в последний раз выгуливала симпатичную неконфликтную дворняжку, Лёша позвал её в гости к товарищу. Олька колебалась, но было страшно, что вот расстанутся – и всё. Не будет же она ходить на пустырь без собаки! Решилась. Пошли вместе с собаками. Запущенная однушка, пахнущая псиной. Кругом валяются ошейники, поводки, подстилки, миски, обгрызенные игрушки. И повсюду шерсть, шерсть, шерсть. Друг жил один, но держал трёх овчарок.