Берлин-45. Сергей Михеенков

Действительно, шестому в танк не влезть, да ещё в нём раненые…

      Ведёт танк его командир, старший лейтенант А. И. Алексеев. Мы едем в боевых порядках пехоты наших батальонов. Мне кажется, что пехота движется медленнее, чем могла бы, ведь по ней противник не ведёт огня. Велю прибавить обороты, надеюсь, что пехота за нами пойдёт быстрее.

      Старшина Полторак жмёт на педали, танк вырывается вперёд, огибает высотку.

      Прямо на нас – вражеское орудие. Полторак давит его гусеницами. Но рядом, оказывается, ещё и другие орудия врага. Они открывают по нас беглый огонь. Каждое попадание прямо качает танк.

      Успеваю выстрелить из своей пушки в упор – немецкое орудие замолкает. Но остальные, увы, ещё целы и бьют. Танк вздрагивает ещё и ещё. Внутри дым.

      – Танк горит! – докладывает старший лейтенант Алексеев.

      Командую оставить машину.

      Из танка выпрыгивает Алексеев и, сражённый, падает замертво. За ним выскакивает заряжающий и тоже падает – ранен в ногу. Из верхнего люка выбираюсь наружу, ползу по борту танка к люку водителя. Старшина Полторак вытаскивает раненого Костюкова.

      Машина наша в огне, вспыхивают топливные баки, нас обволакивает дымом, и в этом наше спасение. Подползает заряжающий, его не видно в дыму, узнаю его по голосу.

      Полторак взваливает на себя Костюкова, и мы ползём в сторону наших. Но те, видимо, посчитав нас погибшими, никого за нами не посылают, а сами стремительно движутся навстречу подходящим главным силам.

      Мы одни в поле. Жаркий августовский полдень. Кругом горят хлеба.

      Ползём, закусив губы, подавив стон, – ранены все, кроме Полторака, а он тащит на себе тяжёлого Костюкова.

      Неподалёку на высотке возникают два немецких бронетранспортёра. Замечают нас. Но тут рядом с ними рвётся один, потом другой снаряды. Видно, испугавшись, они поворачивают – и наутёк.

      Однако ползти дальше уже нет мочи. Спустились в большую воронку.

      Шепчу Полтораку:

      – Оставь нас. Приведи людей.

      – А вас как же оставить, товарищ полковник!

      – Иди! Не заставляй повторять – видишь… – Показываю, что через перевязку на горле сочится кровь.

      И всё-таки мне легче, чем Костюкову. Он уже и стонать не может, только губы кусает, чтобы не закричать: ещё бы – перебита нога…

      – Потерпи, дружище… – хриплю я, чтоб поддержать его.

      С трудом расцепив сжатые от боли челюсти, он еле слышно произносит:

      – Одно прошу: не оставляйте здесь, если надо будет – застрелите…

      Больше он ни о чём не просит, молчит.

      Трус человек или нет – особенно видно, когда он ранен. За годы войны я много видел людей и храбрых и трусливых. Последние обычно склонны преувеличивать свою боль, своё страдание – жалуются, зовут на помощь, просят, требуют, чтоб их скорее отправили в госпиталь.

      Страх за свою жизнь на войне испытывают все. Но люди смелые и храбрые – люди большого