Юрий Бондарев. Вячеслав Огрызко

материалов, которые указывали бы на поступление Бондарева на шофёрские курсы и во ВГИК, пока ни в одном архиве выявить не удалось. Возможно, он ни на курсы, ни во ВГИК никакие документы и не подавал, а только собирался. Правда, в нескольких листках по учёту кадров, заполнявшихся им в середине 60-х годов, я нашёл запись о пребывании его с января по лето 1946 года в Московском авиационно-технологическом институте. Бывший фронтовик занимался на подготовительном отделении, но почему его потом не зачислили на первый курс, выяснить не удалось (впрочем, нельзя исключать, что он сам бросил этот институт, предпочтя заняться литературным трудом).

      Вернусь к интервью, которое Бондарев дал в 1967 году Рене Шейко. Из него следовало, что пробовать писать бывший фронтовик стал ещё в военном училище, и, когда демобилизовался, уже имел тетрадку с военными рассказами. Подчеркну: именно с военными. Бондарев сказал, что один товарищ посоветовал ему с этой тетрадкой отправиться в Литинститут.

      Здесь всё верно, ничего не перепутано. (Жаль, правда, что Бондарев не упомянул фамилию и круг занятий своего товарища, указавшего ему дорогу в Литинститут.)

      Чем это подтверждается? Косвенно – сохранившимися набросками Ивана Козлова к его вступительной статье. Он пишет, что до поступления в Литинститут у Бондарева уже имелись один рассказ и одна повесть. Героем рассказа был фронтовик, потерявший на войне обе ноги (с ним автор лежал в одном госпитале), но и в таком состоянии его не оставляло мужество. А в повести шла речь о солдате, который, придя с фронта домой, узнал об изменах любимой девушки.

      Но есть и более убедительные доказательства того, что Бондарев пришёл летом 1946 года в приёмную комиссию Литинститута не с пустыми руками. В архивах сохранилась рецензия на первые его вещи (их, кстати, было не две, а три). Подготовил отзыв бывший эмигрант Александр Дроздов: он в то время был правой рукой у только что назначенного главным редактором журнала «Новый мир» Константина Симонова, но ещё подрабатывал и в Литинституте. И отзыв этот был вообще-то не в пользу Бондарева. Дроздова смутила не недостаточная выписанность бондаревских героев – ему не понравился уклон бывшего артиллериста в Леонида Андреева, творчество которого всегда вызывало у советских литначальников большие сомнения.

      «Во всех рассказах Юрия Бондарева, – написал Дроздов 15 июня 1946 года в своём отзыве, – живёт чувство обречённости несчастью, мир его героев страшен и тяжёл, они не видят выхода из своих страданий. В первом рассказе боец, изуродованный войною, калека, лежит в госпитале и, по его ощущениям, нет ему возврата домой. Ни к матери, ни к любимой девушке. Кому он нужен? Его томят тяжёлые сны, и маниакальная идея владеет им: выброситься из окна. Довольно сильно описано, как этот калека забирается на подоконник. И ужас перед самоубийством.

      Второй рассказ – о фронтовике, вернувшемся в опустошённый дом, где он никого не находит из семьи.

      Третий – о девушке, которая любит другого, недостойного.

      Смысл: