Жесть. Любовь Андреевна Левшинова

альный стратум, отвечающий за понимание юмора. В таком случае немедленно обратитесь за помощью».

      Целый день в голове был сумбур. В метро передо мной человек рассмеялся над шуткой из громкоговорителя, звучащей перед названием станции. Люди в вагоне запаниковали, но ликвидаторы появились быстро. Заражённого увезли.

      Поколению племяшки будет легче с этим справляться. У них не будет воспоминаний о прежней жизни.

      В садик я приехала только к восьми, торопилась в зал продлёнки, но замерла. В пустом коридоре эхом разнёсся детский смех.

      Я нажала тревожную кнопку.

      Шла на непривычный звук, пробирающий до костей.

      Сашка сидела на ковре среди игрушек, рядом от смеха скручивалась её подружка Лейла. На полу лежала воспитательница.

      – Саш… – Голос от напряжения осип, поступающая истерика не давала дышать.

      Племяшка обернулась на голос. Белая юбочка была измазана кровью.

      – Она смеялась, а потом упала, – Сашка всхлипнула; я задушила в себе панику, сделала шаг вперёд.

      Заливистый смех Лейлы резал по ушам. Её ещё можно было госпитализировать. Но женщина… её смерть меняла всё.

      Паразиты не покидают живое тело, только мёртвое.

      – Всё хорошо, – я осторожно приблизилась к племяшке, сквозь ужас пытаясь оценить её состояние. – Русалка села на шпагат…

      Сашка мотнула головой.

      Я взглянула на потерявшую связь с реальностью Лейлу. Ждать бригаду помощи было нельзя. Тело мёртвой женщины может быть опасно. Неизвестно, как вирус заражает паразитов, спящих в нас.

      Я рухнула коленями на пропитанный кровью ковёр. Голова женщины была разбита.

      Хотелось кричать и плакать, но я обязана была спасти Сашку. Шанс был.

      Лейла смеялась.

      Но она была не опасна. А распахнутые в предсмертном ужасе глаза холодеющего тела – да.

      Природный инстинкт подогрел кровь. Пусть заражусь я, а Сашка выживет.

      Я взяла со стола железную линейку. Глубоко вздохнула, уронила на ковёр слёзы безысходности. Дрожащими руками поднесла, острым краем поддела глаз, сдерживая рвотный позыв.

      Кровь хлюпнула, ребро линейки разрезало жилы. Я плакала. Лейла смеялась.

      Нельзя было допустить, чтобы глаз растёкся. Я протолкнула линейку глубже, сохраняя глазное яблоко целым. Выдохнула. Рычагом вытолкнула глаз из глазницы.

      Дёрнулась от омерзения, взяла его пальцами. Линейкой рубанула несколько раз по жилам, яблоко осталось в ладони.

      Времени раздумывать не было. Заражённые паразиты не могли выбраться только из живого тела. А Сашку надо было спасти.

      Разом запихнула глазное яблоко в рот.

      Желейная субстанция с привкусом гноя расползлась во рту. Я её проглотила, рвотная судорога два раза вернула прокушенный глаз в полость рта. Окунувшись в истерику, оба раза я его проглотила.

      Сознание кололо иглами ужаса, я снова взяла линейку в руки. Я заражена. Но Сашку спасти ещё можно.

      Звук, будто копаю землю, полную мясистых корней, заполонил сознание.

      На этом глазу жилы резались сложнее, я начала линейкой их пилить. Глазное яблоко в руке, как склизкая лягушка, дребезжало. Зажмурившись, я забросила его в рот. Сёрбнула, как спагетти, длинными жилами, втянув их губами. Постаралась, не жуя, проглотить.

      Сквозь зажатые пальцы на губах с рвотой вышла кровь, остальное я заставила остаться в желудке. Разрыдалась.

      Всё хорошо, я спасла Сашку.

      Всё было не зря. Лейлу и меня госпитализируют, Сашка будет жить. Оно того стоило.

      Но Сашка засмеялась.

      Я в ужасе посмотрела на племяшку. Тихий детский смех колокольчиком отдался в ушах.

      – Я поняла, – смеялась Сашка. – Русалка не может сесть на шпагат, потому что у неё хвост!

      Всё было зря. Мы обе скоро будем овощами.

      Я расслабленно улыбнулась, слушая топот ног спасательный бригады в коридоре. Погрузилась в приятное, давно забытое чувство.

      Мне было смешно.

      Стоматолог

      Я с детства боялась стоматологов.

      Иррациональный страх заставлял подкашиваться ноги, меня тошнило, голова кружилась. Будто само тело говорило мне туда не идти.

      Мама называла это обычным волнением. Но я знала: это было не оно.

      Склизкий червь под названием ужас обхватывал позвоночник и спускался к желудку, проедая его изнутри. Проще было выйти с балкона пятого этажа, чем в дверь на приём к стоматологу.

      Но я сама себе сделала хуже: плохая наследственность, любовь бабушки к младшей внучке и постоянные сладости сделали своё дело: после осмотра мне назначили операцию сразу на четырнадцати зубах. Только появившихся, сточенных чёрных коренных обрубках.

      Ребёнку сложно переносить местную анестезию – назначили общий наркоз. Операция длилась